Апокрилог. Посвящение. DOM
и высвобождения от гнёта. Влившись в бесконечность, ветер-спешка вас больше не потревожит, – там, на дне, всегда спокойно… Безмятежность делает фокус ваших глаз ясным, и вы начинаете замечать много интересного вокруг, вот прямо сейчас – под ногами, над головой. Не торопясь, – как та же черепаха, ни за что не променяющая бездонные просторы на бесполезное кваканье, – можно прожить бесконечно насыщенную жизнь, а в спешке – только мгновение до смерти, – которой, кстати, я неизменно вас обеспечиваю, по мере поступления жалоб на жизнь. Смерти у меня завались! – но что такое смерть, если не начало новой жизни, преобразования, очищения, омовения, воскрешения и крещения? И это чудесно!.. однако, не теперь… Теперь уже не время разлагаться: я, напротив, обязуюсь пробудить их к жизни, чтобы исполнить своё горячее желание, пока что истощённое анорексией их немощности и слабости.
А теперь… они собрались на каком-то семейном заседании, сгрудив всех близких и дальних родичей. У старейших из них — родоначальников корней, имеются багажники раковин, – в которых и перевозятся все остальные разветвления родственников, – высящиеся вверх — к верхнему острию раковины прапраправнуков и прапраправнучек. Звучит граммофон; за окнами, заросшими лишайником, напевает прочная серебряная нить паутины: она напевает теми вздохами и выдохами, которые сопровождают поедание червей, кильки, ящериц и свежевыдавленного соуса из личинок мух-падальниц. Льются обмены трюизмами информации, как всегда, самой «горячей», к «горячему» столу. Перемываются кости останкам давно съеденной рыбы; пахнет непринуждённостью и заплесневевшим уютом совместного привычного проживания. Но зачем, скажите, я трачу энергию своей лампы, если они не замечают её освещения? А может просто не различают? Их крыши домов, нагромождённые обвисшими безразличной сонностью, коврами земляных залежней торфа и облатанные загустевшей слизью и загрязнениями фекалий великолепных мастеров-улиток, впадают увесистыми ушами бассет-хаунд в землю, – и нет ни единой неровности и зазноба. Да, это все, что мне остаётся — описывать крыши, пока из дымохода виднеется струйка единения… Будем верить, что когда-нибудь я увижу тепличный туман над планетой-единством.
Один подвесной треугольник светильника, подвешенный на свисающий ножке, — как выдернутый глаз на зрительном нерве, на расстоянии ладони к приземистому столику, – неустанно раскачивался от газов, источаемых рутинезийцами. И чем больший интерес привлекала отдельную особь «избитая тема», тем стремительнее извергались зловония, и тем горячей, и въедчивей исторгалась клеевая вязкость из клапанов пор; в конце концов люстра кружилась вокруг них не хуже аттракциона «Катапульта». Двери открывались и захлопывались сами по себе; стены с мебелью землетрясли́сь, зудя как набитые стиральные машинки, сливаясь в душераздирающее тремоло, только и норовившее заглушить назализацию противных до заворота ушей, причитаний,