Арабеска зеркал. Саша Лонго
почву сомнения легко посадить и взрастить все, что считаешь нужным. Не зря следом змеиным оборотнем поползла молва, дескать, болеет ─ не выживет, спилась, слегла и не ходит… Что только ни говорили… Невдомек было понять моим завистникам: я убеждена, что оперетта ─ это искусство молодых. И слава Богу, что Господь наделил меня врожденным чувством меры. Нет, спасибо матери. Еще бы чуть-чуть, и вслед бы шипели: «Господи, когда же она, наконец, уберется со сцены! Старая кляча! Пора бы и честь знать…» Я уже балансировала на грани и приняла единственно верное решение… А второй раз случилось уйти, когда перевес хвалы стал настолько однозначным, что породил скуку. Единственный спектакль, в котором выходила на сцену ─ «Последний чардаш», ─ был заигран до дыр. К тому же режиссерский ГИТИСа позволил продолжать жить в созданных спектаклях».
Из вязкой пучины мыслей ее вырвал звук открывающейся двери. Она знала, что это Варя, но все-таки повернула голову.
─ Не помешаю, Адочка Павловна?
─ Ну, заходи уж, раз пришла…
─ Там этот… Звягинцев пришел. Вы звали его?
─ А-а-а, Дрюня? Звала, конечно…
Аркадия Павловна звучала сухо, и Варя, знавшая наизусть каждую ее интонацию, не стала больше задавать вопросов.
─ О чем задумались или читали что? Даже звонка не слышали?.. Да, вы чувствуете-то себя хорошо? А то, может, не примете его?
─ Ну, раскудахталась…
Аркадия Павловна досадливо поморщилась и, нажав кнопку, бесшумно устремилась к двери.
Она и представить не могла, что провела столько времени в кабинете, листая альбом с фотографиями, перечитывая письма Мастера и просматривая рецензии. Хорошо, что она успела привести себя в порядок. Андрей, как и все прочие гости, должен увидеть ее во всем блеске благородной и аристократичной старости, тем более что разговор им предстоит не из легких.
***
Андрей Звягинцев долго размышлял над приглашением, которое он получил по почте. Сначала его одолевало однозначное желание отказаться от визита. Слишком неприятные мгновения связывались в памяти с Аркадией. Но природный пытливый ум взял верх. В конце концов, волю Аркадии Павловны он исполнил. Фрагменты ее мемуаров не увидели свет ни в одном периодическом издании. Никто ему не оплатил полгода трудов по сбору информации и записи ее воспоминаний. И, по большому счету, он Аркадии ничего не должен. Но какое-то неопознанное чувство занозой саднило в сердце: «Неужели я обижен на эту немощную, выжившую из ума старуху? Нет. Аркадия ─ не старуха… Кто угодно, но только не старуха. Небожительница… Примадонна… Актриса… А что, если? А вдруг…» Он по-своему к ней привязался за долгий, как единый миг, период их неспокойной дружбы. Всегда «стоял на коленях» перед королевской статью, блеском ее таланта и невообразимой женской манкостью, которая не зависела от возраста и была в ней запечатана, казалось бы, самой природой. И он уже не знал, что первично: это восхищение или убеждение, что он всю свою жизнь ищет именно такую женщину.
И