Жёлтая виолончель. Сергей Бушов
словно очнулся и снова заметил меня.
– А тебе куда, я забыл? – спросил он, потерев лоб.
– «Кунцевская».
– Ну, значит по кольцу нам по пути.
Мы спустились, дождались поезда, вошли. Паша повис на поручне, наклонившись надо мной.
– Как у тебя на личном фронте? – поинтересовался он.
– Да нормально, – ответил я. – То есть никак.
– Жениться тебе пора, – сказал Паша.
– Зачем?
– Ну, это ты сам для себя решай, зачем. Извините, – Паша нечаянно стукнул локтем по макушке стоящую рядом женщину в берете. – А я тут с такой девушкой познакомился, – продолжил Паша. – Модель. Но при этом умная. Из хорошей семьи.
Поезд закрыл двери и начал набирать скорость. Стало шумно. Я плохо разбирал, что Паша говорит. До меня долетали только обрывки.
– Хочу съездить… Как раз чтобы место найти… Ты не подумай, она не как Катька… Всерьёз… Левин – скотина… А раньше как пел… Мне сразу не понравилось. Сначала учредители это левые… Заказы… Потом тестирование… Студентов тупых за копейки… Вчера зашёл… Плиткой весь кабинет заставлен.
Поезд подъезжал к «Краснопресненской», замедляя ход.
– Что за плитка? – спросил я.
– Да хер его знает, – ответил Краматорский. – Что-то всё мутит. Партию купил, партию продал. Есть у него деньги, точно знаю. Врёт он, что клиенты зажали. Сам копит или тратит на что.
Поезд снова тронулся. Опять стало плохо слышно.
– Уйду я, – говорил Паша. – Только стрясти бы… Съездить… Она знаешь какая…
– Слушай, – сказал я, – мне выходить сейчас.
– Может, выпить пойдём куда? – прокричал Паша, наклонившись к самому моему уху.
Я замотал головой.
– Не, не могу. Пока.
– Пока, – голова Паши покачивалась наверху, возле поручня. Он стоял в неуклюжей позе, обвиснув, словно мешок, глаза были сонные и блестящие.
Я вышел из вагона с тяжёлым чувством, будто бросал его в беде. Навстречу мне по переходу шли люди. Девушка с ярко накрашенными выпяченными губами пёрла напролом через толпу, задевая всех уродливой сумочкой. Старушка с маленьким сморщенным подбородком ковыляла, опираясь на замотанную изолентой палочку на трёх ножках. Мужчина зигзагами шёл по тоннелю, на ходу читая сложенную в небольшой прямоугольник газету. Он держал её с отвращением, словно брезговал бумагой.
Я ловлю себя на мысли, что не вижу ни одного счастливого лица. Все синие, недовольные, злые. Стоп, почему синие? Я понимаю, что иду по улице, не заметив, как выпрыгнул вновь из той, другой жизни. Но тут же напоминает о себе простуда. В носу чешется. Я громко чихаю в спешно расступающуюся впереди толпу. Они – расплывчатые. Они что-то недовольно говорят и морщат носы. Я мёрзну. Вечер. Белорусского вокзала не видно. Не представляю, где нахожусь. Правда, теперь я знаю, что живу где-то в районе «Кунцевской». Но туда ещё надо суметь добраться. Во-первых, мне трудно сориентироваться в синем расплывчатом мире. Во-вторых, за короткие фрагменты жизни между провалами в прошлое я мало что успеваю сообразить