Улитка счастья. Яша Хайн

      Тепло и вкусно так под одеялом,

      Крадётся тихо по ступенькам ночь,

      В мои ладони медленно вползала

      Улитка счастья – ветреная дочь

      Росы и листьев, падавших несмело

      В ручьи и лужи, – плавая в воде

      И упиваясь небом чёрно-белым,

      Листва шептала Северной Звезде

      О том, как, покрывая снегом горы,

      Зима стучится ветром в наши сны,

      И тучи, словно бархатные шторы,

      Прикрыли свет. Дыхание весны

      Ещё не близко, – лишь под одеялом

      Улитка счастья, пальцы теребя,

      Напоминает – жизнь не перестала

      Любить, ласкать и согревать тебя.

      Такие сны случаются не часто,

      А главное – не раздавить запястьем

      Улитку мокрую – за миг до счастья.

      В синих, знойных краях рассчитали на длинное лето

      Стены комнат, мечты и вино, и девиц туалеты,

      И накал фиолетовых красок пророческих снов,

      Отвергающих смерть до прихода густых холодов.

      Только это последнее лето – легко, быстротечно

      Пронеслось, как пылающий факел, светя безупречно.

      Отгорели, как пламенный флаг, накалив кирпичи,

      Неотступные, жгучие мысли, исчезнув в ночи.

      Дерзость нового дня отмела всю покорность бессилья,

      Порождая сквозь бледный восход треугольные крылья,

      Призывая к свободе лететь, не роняя пера,

      До последней строки, до последнего лета… Вчера

      Пожелтела листва. Не оставив на рельсах следа,

      Пропыхтел паровоз, небо хмурилось, и в холода

      Уходила душа, по небесному шару следя,

      и мерцали в бездонном ущелье глаза, уходя…

      Мгновенья вечера из пыли

      И красные судьбы глаза,

      Две точки – свет автомобиля,

      Растерянный, немой вокзал.

      Асфальт в рубашке тёмно-серой

      Блестел, а в лужах пустырей

      Мерцали зыбкие фужеры

      Ночных, чугунных фонарей.

      Весь город в тихой летней страсти

      Подставил нам своё лицо,

      Кружился в неге соучастной

      И сыпал ангельской пыльцой.

      Там ты была ещё любимей,

      Прозрачна, словно бальный тюль,

      Без тяжести дневной и грима,

      Кусочек счастья – без пилюль.

      Смиренный вопрос, без права на вечность,

      Ещё далека дворовая слякоть,

      Знакомый мотив, как запах аптечный,

      Зачем же, еврей, молиться и плакать?

      Тебе же не больно, – скажем, немножко

      Трясёт в лихорадке слабое тело,

      Белеют мозолистые