Нестрашная сказка. Книга 3. Вера Евгеньевна Огнева
При этом поворачивается спиной, а штаны у него на заднице прозрачные. Мало того, против ануса в штанах дырочка, обшитая аккуратными такими стёжками.
Меня замутило, едва успел рот зажать. Спалю ведь тут им всё к чертям. Перетерпел. Прыщ понял, что не по адресу обратился, принял оскорблённый вид и вымелся из приёмной. И тут выходит ко мне сам ректор. Через плечо три голубые ленты. Он-то мне и объяснил, что по вновь принятому закону всё население моложе семидесяти лет обязано носить опознавательные знаки. И, значит, я, как приехавший из страшной глухомани и не знакомый с цивилизацией, должен сей же час решать. Активный – три голубые ленты. Пассивный – две. Трансвестит – одна. Активная лесбиянка – три розовые ленты, пассивная – две. Бисексуал – розовая и голубая. Я спрашиваю: а нормальные? Ректор как заорёт, дескать, нормальные в ленточках ходят, а отщепенцы, меньшинства то есть, в клетчатых хламидах. Для брака им потребно особое разрешение, учение для них стоит в два раза дороже, чада, рождённые допотопным способом, подлежат изъятию и передаче в нормальные семьи.
Я осмелился спросить, как остальные дети на свет появляются? Он отвечает: из пробирки. А в приёмной уже полно народу. И все то с одной, то с двумя ленточками. На вожака смотрят преданно, на меня алчно. Я начинаю вспоминать благословенные времена, когда можно было двух полководцев одним треножником отходить, чтобы добрым людям не мешали плодиться и размножаться, и одновременно – напутствие дедушки Миты, сидеть тихо. Короче – попал. Нет, говорю, я лучше в клетчатом. Мне так привычнее.
То, что с меня вдвое за учение взяли – чепуха, что жить пришлось в каморке под лестницей – тоже не самое страшное. Другое дело естественные потребности. Я ж нормальный половозрелый джинн, мне ж без личной жизни никак!
– Ну, и?
– Начал изыскивать варианты. И получил полный облом. Куда ни кинь, то голубые, то розовые. Засечёшь клетчатую хламиду – обязательно мужик окажется. Раз женщину на улице увидел. Идёт впереди, юбочка в сине-красно-зелёную клетку, на ножках белые гольфы с помпонами. Ножки, правда, кривоваты и коленки сухие, как у старой курицы. Но тут уж не до жиру. Догоняю, обхожу…
– И-и-и… – Лекса скрутило, но таки выговорил, – шотландские Дугласы. Килт с такими цветами у них.
– А на груди три голубые банта! И борода веником. Смотрит на меня и с ходу предлагает присоединяться к их радикальному братству. Они, дескать, за полное раскрепощение, включающее детей, животных и некрофилию. Я и не сдержался. Близко стоял так, что ему бороду напрочь спалило, бантики завяли. Даже на стене копоть осталась. Хорошо, мы как раз в переулок свернули, народу вокруг никого. Я его к стенке копчёной придвинул и объяснил, что если он хоть словом кому проговорится о нашем разговоре – спалю к чертям весь город, устрою им тут фейерверк по полной.
– Обошлось?
– Он в этот же день свалил до дому. Манатки собрал, и был таков. Но мои-то проблемы при мне и остались. И вот дней через пять иду по коридору, аудиторию ищу. Попадается мне навстречу университетская активистка. У неё не то что ленточки даже