Вырванные из реальности. Часть 1. Р. Н. Ферима
и дальше самостоятельно воспитывать дочь, она продолжала любить и заботиться о ней. Государство забрало ребенка, отправив в интернат, но мать не потеряла веры и не опустила рук. Да, это была та самая мать, о которой мечтает каждый детдомовский ребенок. Поэтому мы и ненавидели Веру из-за своей глупой детской зависти. Как много смысла в этом имени и как мало ВЕРЫ было тогда в нас!
Посвящается моим Родителям: Каплунову С.В. Подтяробе П.В. Гвоздецкой А.Т.
Ваня Луковка
Ваня Луковка – его как будто и не было в этом мире, в этой жизни. В нашей жизни… Каждый раз, когда мы с интернатовскими, при встрече вспоминаем школу и ребят, которые с нами учились, то этого белобрысого мальчика никто не помнит. Его, парня с добрым веснушчатым лицом, чуть вздернутым носиком, как и не существовало!
Ванька попал в интернат в возрасте десяти лет. Его отец, как и у многих детдомовских ребят, отбывал наказание в исправительной колонии, и каждый раз, после очередного освобождения, видя родного сына, говорил: «Какой ты, Ванька, у меня большой!» – и не проходило месяца, как он снова возвращался в тюрьму. Мать Вани, как и у тысяч интернатовских детей, была лишена родительских прав за жестокое обращение с ребенком, за систематические запои, аморальное поведение. Только повзрослев, я стал задумываться о том, что делают родители сотен тысяч детей в то время, как их чада сталкиваются с одиночеством, страхом и болью, – ведь именно эти чувства они испытывают, попадая в такие спец учреждения, как детдома и интернаты.
Помню тот день, когда Ваньку привезли в нашу школу и познакомили с классом, с ребятами, с которыми ему предстояло жить. Помню его – грязного, неопрятного, с заплаканным лицом, стоящего в коридоре у окна во время школьной перемены. Вокруг него кто-то играл в «трусилки» с монетами, кто-то носился взад и вперед, а большинство детей стояли и смеялись над ним. Тогда еще проскочила мысль о том, что Ване всегда будет трудно в интернате. Его слезы, плач, переходящий в истерику, очень быстро начали раздражать и ребят, и преподавателей. Слабых в этой системе не терпят. Начались унижения, избиения. Старшие ребята заставляли Ваню стирать чужие носки и выдумывали всякие издевательства, которые с каждым разом становились все чаще и извращённей, и никто не мог его спасти: пожаловаться – означало сделать свою жизнь в интернате абсолютно невыносимой.
Каждый вечер, после отбоя, из того крыла, где жил Ваня, то и дело доносился плач, крики боли и жестокий смех детей. Ранним утром и поздним вечером он боялся заходить в туалет, потому что именно в это время там собирались старшие ребята, и попадаться им на глаза было нежелательно. У запуганного ребенка отбирали еду, постоянно наказывали. Тряпкой без швабры, беззащитный Ваня вымывал каждый день целый этаж школьного или спального корпуса, а по ночам я видел его в уборной, стирающим свои вещи. Можно лишь догадываться, что чувствовал одинокий ребенок, прогибаясь под жестокой иерархией интерната. Детскому сердцу было тяжело