Мне хорошо, мне так и надо… Сборник рассказов. Бронислава Бродская
звездами мировой эстрады, потом вместе пели томные песни о любви. " У моря у синего моря, со мною ты рядом со мною…". И хотя Маша в их хоровом пении не участвовала, Наташа с ней дружила, девочки держались друг друга, не особенно заморачиваясь эпизодическими взаимными отдалениями. Маша читала приключения и фантастику, а Наташа почти ничего не читала, зато любила поговорить с Олей о мальчиках, поэзии и любви, которая пришла в их жизнь уже сейчас, и всегда будет в ней присутствовать. Любить и страдать, любить и страдать – вот что такое жизнь. Вряд ли Маша это понимала. Наташа в глубине души считала, что хоть подруга – хорошая девочка, с ней интересно, но они разные люди.
В девятом классе Наташин романтизм достиг апогея. Она влюблялась в артистов и певцов и раньше, но на этот раз модный певец из Белграда Марьянович стал ее богом. Они с Машей пошли на его концерт в Лужники и Наташа, сломя голову, бежала сверху к сцене, неловко прыгая на высоких ступеньках. Она не решилась подарить Марьяновичу свой букет, она просто стояла под сценой внизу и смотрела на средних лет, худощавого мужчину. Там стояла целая толпа таких же девчонок, Марьянович наклонялся за букетами, а если девушка поднималась на сцену, даже ее легонько прижимал к груди, имитируя поцелуй. Если бы он мог видеть Наташу, он увидел бы в ее глазах безумный блеск обожания. Ее затуманенный бессмысленный взгляд хотел вобрать в себя любимый образ навечно. Наташа себя не контролировала.
В том же девятом классе она познакомилась с новой подругой, Линой Шейкман. Лина была способной, яркой, красивой, влюбленной в себя девочкой. Она ждала признания, восхищения, поклонения, полного понимания своей тонкой непростой личности, но взамен давала подруге высокий накал чувств, парение в эфирных эмпиреях, так далеких от школьной повседневности, что когда девочки туда воспаряли, им уже не хотелось возвращаться на грешную землю, где вызывали к доске. Маша для такой роли совершенно не подходила.
Один раз Наташа ушла вечером к Лине, они не стали заходить к ней домой на улицу Зорге, а просто ходили по этой длинной улице от Хорошевки до самого Сокола не в силах наговориться. Было очень холодно. Мороз без снега, по почти голому асфальту мела сухая колкая поземка. Холод пробирался им за воротник пальто, под полу, обе давно не чувствовали ног в сапогах. Пальцами было больно пошевелить, но девочки все ходили по почти пустынному тротуару, подходили в остановке 39-го автобуса, на котором Наташе давно пора было ехать домой, но что-то было недоговорено и Наташа пропускала очередной автобус, клятвенно обещая себе, что поедет на следующем, но уходил и следующий…
Сейчас, когда с той прогулки прошло более полувека, Наташа помнила стужу, свои скрюченные пальцы в теплых варежках, шарф надвинутый на нос, гудящие от усталости ноги, но о чем они тогда с Линой разговаривали не припоминалось. Совсем. Девочки, близкие подруги приходили и уходили из ее жизни, оставалась только Маша, которая ни за что свой 39-ый автобус не пропустила бы.
Наташа считала