125 RUS. Анна Олеговна Ефименко
пускаться в крайности или во все тяжкие, отступать от сути дела и сыпать ненужными деталями.
Итак, я, Аякс, живу в центральной гостинице, из окна которой день за днем вижу бескрайний Амурский Залив. Я обрел душевное равновесие, или, по крайней мере, надеюсь его обрести, ведь мудрые психологи, да и молва людская, то и дело повторяют, что лишь окружив себя оттенками синего цвета, станешь спокойным. В моем номере наличествуют: двуспальная кровать, телевизор с множеством кабельных азиатских каналов, стол, за которым я пишу это и не только это, холодильник и пепельница. Разумеется, еще есть ванная и туалет в одной комнате. В платяном шкафу на верхней полке свернуто толстое теплое одеяло, так что я вполне могу перезимовать в этом же самом городе. Если останутся деньги, конечно же. Если не останется – сниму квартиру на Маяке, моем любимом районе Владивостока.
Маяк, или Эгершельд: именно там заканчиваются автобусные маршруты, куча стальными нитями впившихся в землю рельсов держит на себе пустые составы, которым больше некуда ехать, разве только в волны морские всей тяжестью вагонов на дно… На Маяке заканчивается Владивосток, Россия, весь материк и дальше отступать уже некуда.
В самом начале данной эпопеи в аэропорту я перепутал свой чемодан с чужим, довез его до отеля и только потом открыл. Счел слишком обременительным возвращаться и отдавать чемодан владельцу (точнее, владелице). А потом еще, мерзавец эдакий, покопался в содержимом чужого багажа. Я нашел диктофон, на котором записаны сеансы пациентки (очевидно, нынешней хозяйки моего чемодана) у психолога. Она говорит то сбивчиво, то протянуто, иногда это интересно слушать. Например, мне очень нравится такой отрывок:
Владивосток раскинул свои щупальца во все стороны, кроме северной. Там, сверху, его тигровой лапой давит тайга, на севере владения морского чудовища заканчиваются. Владивосток сторонится кедров и диких зверей. Город вычерчивается фотографиями Светланской улицы, автомобильных пробок, транспортных развязок и иногда – своим милитаризмом: бравыми морячками, зеленой подводной лодкой, фортами… Я хочу его мысленно покинуть, хотя бы ненадолго, но он не дает. Доезжаю до Маяка, до самого края, как вдруг южная щупальца Владивостока хватает меня и тащит обратно. Гигантский Осьминог с глазами-прожекторами, сверкающий в темноте не фосфором, но электрическим освещением домов и уличных фонарей, он не дает судить объективно.
Только тот, кто однажды потерял свой Владивосток, столкнется с морским чудовищем. Я покинула город у мыса трепанга, и голубой трепанг забрал мою удачу. Вот и на ладони даже не видно линии везения. Мои руки гладкие и скользкие, всегда холодные, а на подушечках пальцев кожа помята так, будто сутками не вылезаю из воды. Я стараюсь есть очень мало, и родители таскают меня по больницам, кормят через капельницы – о черт, это выносит мне мозг, да.
Дагон, Кракен, кто угодно – морское чудовище не желает, чтобы я рассказывала о нем остальным. Владивосток напускает