Бездна. Марк Перовский
Сегодня нет вдохновения, я не могу рисовать.
– И ты его дожидаешься?
– Набираюсь. Вино помогает. И ты помогаешь.
Мы сидели так до вечера, дожидаясь, пока солнце не завалится за горизонт. Я смотрел в окно, на розоватое небо, дожидался, когда Людвиг сможет встать с дивана и выйти на улицу, освежиться. Обычно он уводил меня куда-то в самую глушь, в непролазные лабиринты городских переулков, где обычно собирался всякий сброд, который я видел на больших сборах потерянных в жизни художников.
Затем мы выходили на залитые фонарным светом площади. Там толпились люди, похоже, искренне заинтересованные в том, что они видят. Однако мы лишь проходили дальше, углубляясь в яркую жизнь медленно умирающего города.
Обычно на таких прогулках Людвиг приводил меня к кому-то домой, в старую квартиру на чердаке или, наоборот, в подвалах. Рядом сидели такие же, как и Людвиг: свободные, немного неуверенные в себе и своих способностях художники, мечтающие о чём-то великом. Я пил с ними пиво, рассматривал чужие работы, бывало, даже читал чужие стихи (один парень отдал мне огромную стопку своих стихов, которую я забыл забрать). И всё это мне даже начинало нравится. Неспешная жизнь, устремлённая в никуда, но нацеленная на мечты, чаще всего несбыточные. Однако людей это устраивало, им не нужно достигать своих целей – им достаточно того, что они мечтают о чём-то великом.
Я не видел ни в ком из них непризнанного гения своего времени, все они были чуть больше, чем посредственности, но ниже, чем приличный художник. Им всем нужна была практика и мотивация, но у них ничего из этого нет. Каждый раз, когда мы собирались вместе, они обсуждали новинки в мире кино, музыки, кто написал новую картину, но никто из них не спрашивал о каких-то техниках рисования, никому не было интересно, как кто-то нарисовал ту или иную картину. Эти люди для меня стали декорацией, всего лишь фоном для познания самого себя, и после встречи с ними я понял, что быть художником – это не для меня.
– Ох, скоро выставка в Амстердаме, – говорила девушка по имени Линда. Она обычно садилась в кресло с бокалом вина и пыталась растянуть его на целый вечер. – Надо бы начать рисовать, я там всех сразу сражу наповал.
– Тогда что ж ты тут сидишь? – отвечал её возлюбленный, Тим, сидя рядом с ней на тахте. – Сколько дней ты мне мозги мусолишь, но я что-то не вижу ни одной картины в нашей мастерской.
– А ты как будто рисуешь, да?
– Я хотя бы в мастерской появляюсь чаще раза в месяц.
– У меня нет времени!
– У тебя нет желания! И таланта тоже! Постоянно болтаешь о том, как люди будут восхвалять твои работы, но ты ни черта не сделала для того, чтобы это стало правдой! – переходя на крик, говорил Тим. Они часто ссорились с Линдой, но почему-то, когда в следующий раз мы собирались в чьей-то квартире, то они вновь были вместе, а затем всё повторялось по кругу.
– Да пошёл ты, козлина! Только и делаешь, что упрекаешь меня! – она вставала с кресла, звонко ставила бокал на стол и убегала вниз, курить и плакать.
Обычно