Гайдзин. Джеймс Клавелл
она сама и ее заведение. Весть о судьбе гостиницы Сорока Семи Ронинов обежала весь край на пятьдесят ри в округе и дальше – неслыханная жестокость: убить всех клиентов, куртизанок, слуг и посадить на пику голову мамы-сан.
«Чудовищно, – думала она, горя негодованием. – Как может дом закрыть свои двери перед самураем, сиси он или нет? В старые времена самураи убивали гораздо чаще, чем сейчас, да, но это было много столетий назад, и большей частью для этого был повод, и уж кого они никогда не трогали, так это женщин и детей. Это было в те годы, когда закон страны был справедлив, сёгун Торанага справедлив, его сын и внук справедливы, до того, как продажность и мотовство стали нормой жизни для последующих сёгунов, и вместе с ними для всех даймё и самураев, чьи год от года растущие налоги вот уже больше века покрывают наше тело, как гной! Сиси – наша единственная надежда! Сонно-дзёи!»
– Андзё должен кровью заплатить за гостиницу – он нарушил все обычаи!
– Заплатит. Как и весь родзю. Как и сёгун Нобусада. И Ёси.
В своих личных апартаментах высоко в главной башне замка Ёси слагал стихотворение. Он сидел за низким столиком в синем шелковом кимоно, на столике помещались масляная лампа и листы рисовой бумаги, кисти различной толщины, ванночка с водой для размягчения бруска черной туши, в центре которого уже образовалось крошечное углубление, заполненное манящей черной жидкостью.
Вечерние сумерки переходили в ночь. Снаружи доносился никогда не смолкавший гул города с миллионным населением. Несколько домов, как обычно, пылали, охваченные пожаром. Из замка под ним вверх поднимались успокаивающие звуки – разговор солдат, цокот копыт по каменным плитам, изредка гортанный смех, – они мешались с дымом и ароматами костров, на которых готовили пищу, и, приглушенные, проникали внутрь, через красиво отделанные бойницы для лучников в толстых стенах, еще не закрытые ставнями от ночного холода.
Это были его внутренние покои. Ничего лишнего. Татами, такояма, дверь-сёдзи перед ним была устроена и освещена так, что он мог видеть контур любой фигуры снаружи, тогда как внутрь заглянуть не мог никто.
За дверью находилась более просторная передняя, от которой коридоры вели в спальные покои, ныне пустовавшие, если не считать его вассалов, прислужниц и Койко, куртизанки, пользовавшейся его особым, редким расположением. Его семья – жена, два сына и дочь, наложница и ее сын – находилась в безопасности и под сильной охраной в его наследственном замке-крепости под названием Зуб Дракона в горах к северу от Эдо, примерно в двадцати ри от города. За передней была расставлена стража и помещались другие комнаты, тоже полные воинов, каждый из которых поклялся ему в личной верности.
Его кисточка опустилась в тушь. Кончик ее замер на мгновение над тонкой рисовой бумагой, потом твердой рукой он начертал:
Меч моих предков,
Когда его в руки беру,
Поеживается беспокойно.
На листе остались три коротких, плавных вертикальных строки иероглифов,