Не прошедшие горнило. Анатолий Агарков
Николай Иванович впрягся в диалог:
– Ларочка, а соврать можно про чувства?
– Вам можно, – ответила Лариса, почувствовав его настроение.
Некоторое время все молчали, сидя за своими столами. Потом Монастырников спросил:
– У вас, Анатолий, высшее техническое образование?
Я молча кивнул.
– И черт побери! Человек с высшим техническим образованием становится к станку, – вскипела Лариса. – Совсем не ценит мастеров советская власть. При царском режиме зарплата у руководящего звена была – будь здоров! Мы – мозг производства, а нас превратили в подкрановых строполей.
– Пойдите, скажите про это директору, – посоветовал Николай Иванович.
– Говорила, – отмахнулась Лариса рукой. – На профсоюзном собрании говорила и на партийном говорила, что никогда нам Америку не догнать, если мастера будут получать меньше рабочих. Все без толку! – пролетариат у нас гегемон. Со временем, говорят, когда выровняется социальная структура общества, все придет в норму.
Мысли наши перекликались, и я никак не мог справиться с растущей приязнью к этой женщине.
С работы вернулся – дома киль-дым. Настенька плачет на руках у мамы. Время – первый час ночи.
– Где тебя черти носят? – сварливый, режущий слух визг тещи. Снова она – недоперепила!
Мысли мои заметались от ненависти, а сам я облился холодным потом ярости.
– От него же духами прет! – злобно взвизгнул противный голос.
Я страдальчески поморщился – не объяснять же этой карге, что после работы на станках, принял душ, и пахнет от меня шампунем.
Тома:
– Переодевайся, руки мой и бери Настеньку – я уже из сил выбилась, а она успокоиться не может.
– Может, зубки режутся?
– Рано еще.
– Ты представляешь, иду на автобус, а на остановке Настенька сидит…, – Томе рассказываю, а сам гримасничаю, чтобы привлечь внимание дочери. Только она приумолкла, дыхание перевести, я спросил. – Ты чего там, доченька, делала в двенадцатом часу ночи в чужом городе?
Она задумалась.
– Будем спать или носы почешем?
Была у нас такая игра-церемония с ней. Она не потянулась – значит, спать. Я стал нашагивать из комнаты в кухню коридором и обратно, покачивая дочь и напевая:
– Тебе я приносил в морозный день цветы
Пожар моей любви мог растопить снега и льды.
Но в сердце у тебя был ледяной комок,
Который разогреть я все-таки не смог…
Заметив, что она смежила глазки, положил дочь на нашу семейную кровать и через минуту спал рядом.
Монастырников снова меня спросил, будто забыл, какое у меня образование.
– ЧПИ, ДПА, – ответил я.
– Я к тому, что не дело стоять за станком человеку с высшим техническим образованием, – сказал он.
– У меня есть разрешение администрации, – буркнул я, почуяв наезд.
– А я о моральной стороне дела.
– Честь