Словарь Ламприера. Лоуренс Норфолк
Руки благоразумно оставляют в покое корсажи, никто больше не осмеливается шлепать прельстительно отставленные зады, мужчины и женщины расходятся, словно волны Красного моря, и прощания влюбленных, воздушные поцелуи и клятвы верности создают мелодраматическую атмосферу, словно неуклюжие переводы из либретто Кальцабиджи. В воздухе нависает ожидание. Щеголи, грубияны, франты и важные персоны оказываются на той стороне комнаты, где сидит Ламприер, тогда как кокотки, нимфы, куртизанки и камелии занимают места на другой; некоторые лица кажутся как будто знакомыми, но вспоминать нет времени, потому что Карга уже трижды ударила по полу своей тяжелой клюкой и отступила к очагу. Сцена пуста, и на ней появляется Септимус.
У него торжественный вид. Он обращается к участникам вакханалии, и приближение чего-то серьезного слышится в его словах.
– Друзья мои, – начинает он, – уважаемые дамы, – обернувшись к ним, – в этом самом изысканном и компанейском из всех клубов (крики: «Точно, точно!», «Лучше не бывает!») мы провели множество счастливых часов, которые мы если бы только могли вспомнить, то ни за что бы никогда не позабыли. Здесь мы пили (бормотания: «Верно, верно», «Это уж несомненно»), здесь мы пели, здесь мы… (следует пауза для пущего эффекта) бесчинствовали! («Ха! Было, было!», «Лучшие бесчинства во всем городе». Присутствующие обмениваются взаимными: «Доброго вам бесчинства, сэр!») Но… (Септимус поднимает палец, и остальные уже знают, что он хочет сказать) самое главное, здесь мы съели… (слушатели затаивают дыхание) невероятное количество свинины!
При упоминании о свинине комната взрывается, отовсюду слышатся возгласы, в воздух летят шляпы, бесчинства пока приостановлены, и участники по-прежнему разведены по разным сторонам комнаты, ожидая праздничной вседозволенности. Со своего места у очага Карга отвечает на восторги присутствующих тем, что швыряет в середину ликующих участников собрания обжигающий ломоть свинины с поджаристой корочкой, на который те бросаются, бешено скрежеща зубами и истекая слюной.
– Мадам! – приветствует ее галантный Септимус, и компания поднимает в ее честь стаканы.
– Пейте до дна, мальчики мои, – поощряет она и пытается выполнить неустойчивый пируэт, который срывает шумные аплодисменты.
Септимус пользуется всеобщим благодушным настроением.
– Друзья мои, – продолжает он, – сегодня здесь с нами находится один мой очень дорогой знакомый. – (Собравшиеся с любопытством озирают комнату: кто бы это мог быть?) – Молодой человек, брошенный в стремнину реки жизни. И если для сироты он еще слишком молод, то уже достаточно созрел для того, чтобы быть нашим другом. Поприветствуем вместе со мной моего партнера в сегодняшней игре, мистера Джона Ламприера!
Под поощрительные аплодисменты Ламприер предстает перед собравшимися. Септимус важно продолжает речь, пародируя интонации ученого лектора:
– А теперь, как известно всем знающим