Благие намерения. Мой убийца (сборник). Ричард Халл
за свиньями, оно тебе сподручнее.
– Простите, сэр, вы сами на меня наткнулись.
– Ничего подобного! – Каргейт говорил правду, но такое испепеляющее презрение вряд ли было оправдано. Нюхательный табак, в конце концов, недорог, и если Каргейту требовалось успокоительное, он уже потратил столько времени на ругань в адрес носильщика, что давно успел бы снова открыть коробочку и заменить просыпанное. Однако Каргейт не стремился совершать разумные поступки.
– Начальник станции! Начальник станции! – завопил он.
– Теперь что, сэр?
– Попросил бы вас умерить сарказм. Я обязательно подам жалобу, как только доберусь до Ливерпуль-стрит. Поезд опоздал, а вы не хотели этого признать; вы сами ведете себя нагло и бесцеремонно, а ваш болван носильщик толкает меня, да еще имеет наглость заявить, что я сам виноват. С моим слабым сердцем внезапное потрясение может плохо кончиться.
– Если у вас слабое сердце, сэр, то лучше успокойтесь. Я уверен, что Джим не желал причинить вам вред, и он немедленно принесет извинения. Неприятности случаются, сэр, даже на самых лучших станциях.
– Ваша к лучшим явно не относится.
– Поверьте, сэр, мы стараемся изо всех сил. – Бенсон действительно старался уладить происшествие, хоть и не мог понять, с чего такой сыр-бор. А носильщик свое получит – как только отправится одиннадцать пятьдесят шесть.
К счастью, не успел Каргейт ответить, как на сцене появился бурый пес, радостно скачущий к людям по платформе и явно довольный жизнью.
– Ну вот, опять твой пес, Джим. – Бенсон тут же повернулся к носильщику. – Сколько я тебе говорил, чтобы запирал его как следует, когда идешь на работу!
Не хотелось устраивать нагоняй Джиму в присутствии Каргейта, но Бенсон был рад сменить тему. Иногда лучшая защита – нападение на носильщика.
– Прошу прощения, сэр, – смиренно ответил Джим. – Он ведь умный, сейчас уберется.
– Значит, он не похож на хозяина, – отрезал Каргейт. – Разве только тем, что тоже от рук отбился. Я так понимаю, что никто из вас не в состоянии управлять подчиненными, – непременно отмечу в жалобе.
Но пес еще не завершил свое представление и нисколько не зловеще, а вполне благосклонно всех оглядел; а затем, привлеченный запахом, ткнулся носом в просыпавшийся порошок. И вот это явно ему не понравилось – испуганно чихнув, пес с воем бросился прочь, тыкаясь носом в забор. Тут подкатил поезд, и Каргейт, буркнув напоследок: «Смотрите у меня!», вошел в вагон. Неудовольствие пса его позабавило; однако Каргейт и не подумал оставить носильщику чаевые и утвердился в намерении подать жалобу. Он даже начал сочинять грозные фразы – Каргейт прекрасно умел доставлять неприятности тем, кого невзлюбил.
Все это время Харди оставался сторонним, но заинтересованным наблюдателем и мог бы весьма живо описать все произошедшее. Увы, пришлось смириться с тем, что судья Смит не желал выслушивать хотя бы малую толику всего, что желал поведать Харди. Более