За горами, за лесами. Александр Турханов
сюда! – позвала бабушка.
Лёшка подошел, озираясь по сторонам, – где же «родова», с которой она хотела его познакомить, не пришли еще, что ли?
– Вот, внучек к нам приехал, Лёшенька. – Бабушка пошла между холмиками, стала рассказывать: – Игорька, значит, сын. Вот это прабабушка Ульяна. Это прадед Матвей. Это бабушка Прасковья, это ее братец Никита…
Лёшка смотрел то на могилы, то на бабушку. Она светло улыбалась, а ему было странно и немного не по себе – вот, оказывается, что она имела в виду, когда про знакомство говорила, и представляла она его этим холмикам так, будто они живые.
– А это твой двоюродный дядька Степан. Шалопутный был. Но хороший. Веселый.
Лёшка смотрел на холмик, под которым давно истлел шалопутный Степан, а бабушка уже указывала на другую могилу.
– А вот Анфиса, твоя троюродная бабка. Красавица была! Мужики из-за нее постоянно мордовались, пока в девках ходила. А вот поди ж ты, выбрала Кольку одноногого. Промаялась с ним век, всё терпела – побои терпела, пьяные выходки. И такое бывает… – вздохнула бабушка. – А это Андрей, муж мой, дед твой, значит. – Бабушка достала из сумки чекушку водки, плеснула из нее сначала на холмик, потом в потемневшую рюмочку, что стояла на могиле, поохала, забормотала молитву: – «Христе Иисусе, Господи и Вседержителю! Ты – плачущих утешение, сирых и вдовиц заступление…»
Лёшка смущенно отошел, побродил по кладбищу, иногда посматривая на бабушку. Достал телефон, пощелкал «родову», вышло глупо. Удалил фотографии. Бабушка, помолившись, наклонилась, стала выпалывать сорняк с холмика. Лёшка сфотографировал и ее, как она стоит головою вниз над могилой деда, и тоже стер – у бабушки был такой вид, словно она полет грядку.
Скоро пошли назад. Проходя мимо могилы парня, Лёшка задержался, спросил, что с ним случилось.
– С Пашкой-то? Медведь задрал.
– Как – задрал?!
– Ну как задирают… – горько вздохнула бабушка. – В тот год сильно тайга горела. Медведи через нас и пошли. Пашка с дружком отошли от поселка за каким-то надом. А тут медведь. Дружок убежал, успел, а Пашка на дерево полез с перепугу. Тот ноги ему и отъел.
– Как – отъел?! – не поверил Лёшка.
– Так и отъел. Пока мог, держался Пашка, не падал. Ну а уж потом… – Бабушка махнула рукой. – Медведей много к нам тогда пришло, страшно было из дома выйти. Собаки сутками не унимались по дворам. А того зверюгу мужики убили, конечно. Выследили и убили. Кто из них человечины попробует, тот уже ничего другого есть не станет.
– Жесть… – тихо сказал Лёшка.
– Что говоришь? – переспросила бабушка.
Но он не ответил. В голове не укладывалось, как это так в двадцать первом веке живому человеку медведь взял и отъел ноги. Лёшка пытался это представить – и не мог, а только ёжился непроизвольно.
По дороге домой бабушка рассказала, как возник поселок. Основали его в середине восемнадцатого века несколько казачьих семей, что бежали из поселенческих острогов в здешнюю глухомань. Семьи Калединых, Зиминых, Лыткиных, Епифановых привел