Смирновы. Водочный бизнес русских купцов. Владимир Смирнов
разговляться на… крышах своих домов. Есть даже фотографии, запечатлевшие потоп того года. Лошади тащат возы буквально по брюхо в воде!
Замоскворечье застроили похожими друг на друга одно-двухэтажными купеческими домами, и это называлось гордо – «усадьба».
Усадьбу окружал, как правило, двухметровый деревянный забор с массивными, если благосостояние хозяина позволяло, воротами и обязательными надвратными иконами Христа Спасителя и Божией Матери.
Как мне рассказывали, жизнь тут начиналась рано, часов в пять-шесть утра, а замирала тотчас, как наступали сумерки. Уличное освещение появилось, когда я уже стал юношей.
Зимой спать ложились в восьмом часу вечера, а уже в девять на темных улицах Замоскворечья не было ни единой живой души. Даже извозчика на этой стороне Москва-реки нельзя было сыскать. Все замирало.
Единственный путь на другую сторону реки проходил через Чугунный мост, а значит, мимо владений батюшки Петра Арсеньевича Смирнова.
Бывало, что Чугунный мост становился непроезжим из-за обилия возов. Жители Замоскворечья тогда говорили: ну, опять эти Смирновы чудят! А все из-за ягодного бума.
Раз в году Замоскворечье, да и всю Москву охватывала бешеная ягодная лихорадка. Как только начинался их сезон, к нам то и дело шмыгали городовые38.
Николай Венедиктович, мой дядя, объяснялся с ними, а после распивал чай с исправником, и все уходили «удовлетворенные».
Ну а после начиналось истинное столпотворение. С раннего утра до глубокой ночи к нам на завод непрерывным потоком тянулись из пригородов Москвы возы, нагруженные свежими ягодами.
Они ползли через Чугунный мост весь день. Возы, повозки, телеги, опять возы… Их было несметное количество!
Огромный двор фирмы не мог всех их вместить. К тому же требовалось время для сортировки и осмотра ягод, для проверки веса, платы за товар и т.п.
А возы все прибывали и прибывали. Запружали прилегающие к нашему заводу улицы, и никто в эти часы не мог там проехать.
Городовые наблюдали за порядком, склоняясь в пользу возов и телег, а экипажам предлагали объезжать кругом.
Коляски, кареты, ландо, извозчики, одноколки, тройки сворачивали на окольный путь, уступая настойчивым просьбам блюстителей порядка. Но не всегда это обходилось миролюбиво – ругань стояла густая, махровая, русская…
Помню, как барышни затыкали уши, закрываясь зонтиками.
Становилось понятно, о чем перешептывалась полиция с дядей и какие это дела они обговаривали за чаем.
Что касается ягод, а также черники (из нее выделывалось наше знаменитое церковное, кагорское вино), то батюшка требовал, чтобы все было первосортное. Порченой или даже мятой ягоды мы не принимали. Продавцы это знали и привозили отборную. Зато у нас и платили хорошо.
Когда привозили ягоды, то я, тогда еще мальчишка, бросал игры и бежал стремглав на двор. Вся замоскворецкая детвора вместе со мной бегала от телеги к телеге, выпрашивая у возничих ягоды, а то и воруя их втихую.
Помню