Серебряные колокольчики. Андрей Красников
в общую тюремную камеру.
– Пять минут! – раздался голос сзади, и дверь с лязгом захлопнулась.
На меня уставилось десятка полтора заключенных. Я точно так же уставился на них, изо всех сил пытаясь привести в чувство руки. Драться с онемевшими руками – прямой путь в могилу. А драться мне, похоже, придется.
Я ожидал, что будут какие-то вопросы, на которые я априори отвечу неправильно, и после этого меня уже начнут бить. Но ошибся. Вопросов никто задавать не стал. Они все просто поднялись со своих коек и молча пошли на меня.
Мне стало страшно. В кино герои в такой момент обычно думают только о том, каким эффектным ударом поразить очередного противника, а я, чувствуя лопатками холод железной двери, судорожно разминал руки и готовился к избиению. Потому что драться в полную силу мне было все равно нельзя.
Первый из них, приблизившись, просто и без затей ударил меня ногой в живот. Я постарался напрячь пресс, постарался увернуться, но позиция была слишком невыгодная. Пресс сложился, пропуская удар, а сам я сполз по двери, не в силах стоять на ногах.
Следующий размашистый удар ногой я умудрился принять на локоть, вызвав у кого-то болезненный крик. А затем чей-то ботинок впечатался мне в ребра, и драка окончательно перестала мной контролироваться. Помню, что в какой-то момент, озверев от боли, я сумел точно пнуть одного из противников в колено, заставив сустав вывернуться в обратную сторону. Кажется, еще кому-то я сломал палец.
А потом в очередной раз меня поглотила темнота.
Не знаю, сколько в этот раз я провалялся в отключке. Но снова очнулся, как ни странно. Опять на больничной койке, только в этот раз прикованный к ней наручниками. Значит, все остается по-прежнему.
– С пробуждением, – поприветствовал меня кто-то с другой стороны кровати. Я обернулся.
Очередной человек в костюме. Лицо властное, жесткое, но смотрит без злобы.
– Я начальник этой тюрьмы, Андрэ Лебеф, – представился он. – И меня просветили насчет тебя.
Логика подсказывала промолчать, и я промолчал. Неизвестно, кто там и что ему рассказал. Лебеф несколько секунд рассматривал мое ничего не выражающее лицо, затем одобрительно кивнул.
– Если бы меня не поставили в известность, то, боюсь, тебя бы уже не было на этом свете. Никто не любит «трешек», да еще и тех, кто занимается здесь убийствами. Так что у них не было выбора.
Он опять взял паузу.
– Особой помощи не жди. У меня есть единственная задача – не допустить того, чтобы тебя здесь убили или покалечили. В остальном старайся для себя сам. В случае чего подлатаем, конечно, вне очереди, медицинский отсек у нас здесь неплохой. Или вообще закроем тебя в одиночке, от греха подальше. Так будет даже лучше.
Выдав это сообщение, он поднялся и вышел из палаты, оставив меня наедине с капельницей.
Из больничного отсека я выбрался через неделю. Снова конвой, мрачные коридоры, решетки. И одиночная камера два на три метра. Кровать, санузел с унитазом, над которым расположен душ, тумбочка, дисплей телевизора на стене, маленькое