Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII. Альфред де Виньи
можно наблюдать похороны с провожающими в таких нарядах – особенно в Пиренеях. Луденские «кающиеся» держали в руках огромные свечи; медленная поступь и глаза, казалось, пылавшие под маской, придавали им сходство с призраками, и весь облик их производил гнетущее впечатление.
Из толпы раздавались различные возгласы.
– Тут под масками прячется немало мошенников, – сказал какой-то горожанин.
– А рожи-то у них похуже масок, – подхватил молодой человек.
– Мне страшно! – воскликнула молодая женщина.
– Мне боязно только за мошну, – бросил какой-то прохожий.
– Господи Иисусе! Вот наши святые отцы из братства «кающихся», – говорила пожилая женщина, откинув черный платок— Видите, какую они несут хоругвь? Вот благодать-то, что она с нами! В ней наше спасение! Смотрите-ка: на ней дьявол в языках пламени, а монах надевает ему на шею цепь! А вот и судьи! Достойные люди! Посмотрите, до чего благолепны их красные мантии. Пресвятая Дева, как хорошо их подобрали!
– Это личные недруги кюре, – прошептал граф дю Люд адвокату Фурнье, и тот что-то записал на бумажку.
– Всех узнаете? – продолжала старуха, при этом она кулаком дубасила соседок и до крови щипала соседей, чтобы привлечь их внимание. – Вот добрый господин Миньон шепотом говорит что-то господам советникам; эти судьи приехали из Пуатье. Да осенит их Господь своей благодатью!
– Это Роатен, Ришар и Шевалье, которые в прошлом году добивались его отрешения от сана, – говорил вполголоса господин дю Люд, а молодой адвокат, которого заслонила группа горожан в черном, продолжал под плащом записывать его слова.
– Глядите-ка, глядите! Да расступитесь же! Вот господин Барре, кюре церкви Святого Якова из Шинона, – восклицала старуха.
– Он праведник, – сказал кто-то.
– Ханжа, – ответил мужской голос.
– Смотрите-ка, как он исхудал от поста!
– Как побледнел от угрызений совести.
– Это он изгоняет бесов.
– Он их скликает.
Диалог был прерван всеобщим возгласом:
– Какая красавица!
Настоятельница урсулинок шла в сопровождении всех монахинь; ее белое покрывало было откинуто назад. Так было велено ей и шести другим монахиням, чтобы народ видел лица одержимых. Ее одежда ничем не выделялась, если не считать огромных черных четок, которые доходили до колен и завершались золотым крестом; но ослепительная белизна ее лица, подчеркнутая коричневым цветом капюшона, сразу же приковала все взоры; в ее черных глазах, казалось, горел отблеск глубокой, неутолимой страсти; глаза были осенены безупречными дугами бровей, очерченных природою с той же тщательностью, с какой черкешенки выводят их кисточкой; но легкая складка между бровями выдавала бурное и беспрестанное брожение чувств. Однако жесты и все ее существо, казалось, свидетельствовали о полной безмятежности; шаг ее был медлителен и размерен, прекрасные руки сложены; они были белы и неподвижны, как руки мраморных статуй, застывших в вечной молитве