Гладиаторы. Джордж Вит-Мелвилл
отыскивая новый предлог для каких-нибудь любовных речей, для какой-нибудь новой ласки. Когда наконец они отделились друг от друга, Лициний еще много раз оборачивался назад, чтобы снова увидеть силуэт той, которая уносила с собой все его надежды, все его счастье! Ему не приходило и в голову, где и как ему придется свидеться с Генеброй.
Медленно протекли десять лет. Предводитель легиона сделался полководцем. Лициний отличался в Галлии, Испании, Сирии. Все говорили, что жизнь его была прекрасна, но – странная вещь! – в то время как в совете он выказывал рассудительный ум и отличался осторожностью и терпеливостью опытного полководца, его личное поведение казалось замечательным вследствие полного пренебрежения опасностью, какое в простом воине назвали бы безрассудством. Замечали также, что глубокая и удручающая меланхолия овладела жизнерадостным патрицием. Его прежний характер проявлялся не иначе как только в минуту неизбежной опасности, в сумятице обороны или в пылу атаки. В иное время он был молчалив, уныл, сосредоточен, хотя сердце его всегда оставалось чутким к чужой печали и воины легиона знали, что их полководец был другом всякого страдающего. Часто был он предметом их вечерних бесед около лагерных костров. Честные ветераны дивились тому, что этот так славно сражавшийся человек был так печален за столом, что этот солдат, под градом стрел останавливавшийся зачерпнуть своей каской воды из ручья и, с усмешкой на губах, медленно выпивавший ее, отказывался от удовольствий и выказывал столько отвращения к материальным наслаждениям, составлявшим для них величайшие радости жизни.
Старый центурион, сопровождавший его от Темзы до Евфрата и от пределов Паннонии до Геркулесовых столбов, утверждал, что он никогда не видел своего вождя смущенным, кроме одного раза, когда в награду за его подвиги ему были оказаны триумфальные почести на улицах Рима. Ветеран говорил, что ему никогда не забыть ни выражения лица, увенчанного лаврами, ни уныния этого человека, на которого были устремлены все очи. В своей золотой колеснице он являлся предметом уважения целого города и в этот день не имел выше себя никого, кроме… Цезаря. О, бесспорно, это был прекрасный триумф! Добыча была богата, колесница великолепна, народ испускал крики радости, и жертвы падали около алтарей. Но что значила эта слава без Генебры? Глаза героя не могли мирно остановиться ни на одном устремленном на него лице, потому что среди них он не видел прелестной головки, обрамленной прекрасными темными волосами.
В ту самую ночь, когда Лициний и Генебра разошлись, долго подготовлявшееся восстание наконец разразилось среди побежденных, но еще не сдавшихся островитян. Только хладнокровие и отвага молодого предводителя да удивительная дисциплина воинов легиона могли спасти римский лагерь. Задолго до наступления дня Генебра была увезена своими далеко от битвы, и бретонцы скрылись в своих лесах, природных убежищах, недоступных для правильно организованных войск. Снова вся страна оказалась на военном положении.