К берегам Тигра. Хаджи-Мурат Магометович Мугуев
рука сгребает ассигнации и одним судорожным движением кидает их в огонь, который теплится в мангале[12], тут же, у наших ног. Бумажки трещат, свертываются, по ним пробегают огненные язычки, и они слабо, как бы неохотно вспыхивают неровным синеватым огнем.
Химич, выпучив глаза, не сводит взора с пылающих бумажек. Зуев рад. Его глаза горят ярче, чем эти деньги.
– А теперь, господа, я просил бы вас оставить меня наедине с сотником, – продолжает Гамалий.
Зуев и Химич исчезают. Мангал догорает, и деньги, превращенные в пепел, черной кучкой виднеются на золотых раскаленных углях.
Минута проходит в молчании. Затем есаул говорит:
– Сегодня нас приглашают на обед к командиру корпуса. Обед званый. На нем будет вся штабная знать, английские представители, дамы – словом, весь «двор», окружающий генерала Баратова.
Я теряюсь: никак не мог предположить этого разговора.
Гамалий продолжает:
– К вечеру получим инструкции, а завтра с рассветом в путь.
– Завтра в путь? – с удивлением восклицаю я.
– Ну да. Разве я не говорил вам? Обещанные вчера три дня уже сократились. Получены новые сведения: турки развивают свой успех на месопотамском фронте, и английское командование настойчиво торопит нас. Господа союзники, по-видимому, в расстройстве и рассчитывают на наш рейд как на своеобразный допинг, который должен подбодрить английские войска. – Есаул криво усмехается, покусывая губу.
– Ну что же, Иван Андреевич, и то хорошо. Сегодня – во дворец, а завтра – в дорогу.
Гамалий добродушно смеется:
– Именно, из дворца прямо в поход.
Удивительное влияние имеет на нас всех этот человек. Моя злость растаяла как дым. Он встает и, потягиваясь, говорит:
– Ну, треба пойтить побачить коней. – И, приятельски похлопывая меня по плечу, продолжает: – А на меня не сердитесь, гадкий случай… мерзкий. Уверен, что вы сами, вспоминая о нем, краснеете. Пусть лучше Химич проиграл бы все казенные деньги, мы бы сложились, заняли и покрыли этот проигрыш, было бы лучше и для вас, и для него. А теперь черт знает что… Гадость…
Он брезгливо морщится и идет к выходу. У дверей оборачивается и говорит:
– Ну больше, друже, ни слова, хай ему бис. Ничего не было.
Через несколько минут в палатку осторожно просовывается голова Химича:
– Борис Петрович, а Борис Петрович!
Я гляжу на него.
– Ругал? – делая испуганно-глупые глаза, любопытствует прапорщик.
– Нет. Говорил о поездке.
– Ну-у, – недоверчиво тянет он. – А я думал, что он проглотит вас.
– А ну вас к черту! – внезапно раздражаюсь я.
Бедный Химич глупеет окончательно и моментально втягивает обратно голову. Я сижу мрачный, не отрываю глаз от потухших и покрывшихся золою углей. Черные катышки денег лукаво смотрят на меня и неслышно шепчут: «Поделом… поделом…»
Алаверды, господь с тобою,—
Вот слова смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной
Жаровня, употребляемая обычно для согревания помещения.