Тайны Торнвуда. Анна Ромеро
может, черные. Широкие скулы и крепкая челюсть словно высечены из камня, но жесткость черт смягчалась совершенными линиями полных губ.
Я была очарована.
А может быть, сказался недостаток сна. Глаза закрывались сами собой. Плохо соображающий мозг балансировал на грани забытья, тело вдруг сделалось слишком тяжелым, чтобы держаться прямо. Исцарапанная ежевикой кожа горела и болела, и мне страшно хотелось лечь.
На стропилах заворчал поссум, затем, глухо топая, отправился к себе в гнездо. Лягушка-бык возобновила свою одинокую песню в траве за окном. Я выключила лампу у кровати. В свете луны стены и потолок сияли мягким перламутровым светом, как внутренняя сторона раковины, как сон, в который я уже начинала погружаться.
Каким-то образом я очутилась на кровати. В носу защекотало от пыли, чихнула. Комната накренилась – я легла. Поудобнее устроив голову на подушке, устало вздохнула и позволила глазам закрыться.
Глава 5
Айлиш, сентябрь 1941 года
Я бежала, едва переводя дыхание, по сумрачной тропке, сквозь папоротники и влажную путаницу вьющихся кустов пандореи, стараясь не наступить на колокольчики и дикие орхидеи, пустившие ростки в тени. Я бежала вверх по холму, ныряя в полосы вечернего солнца, которые пробивались сквозь нависающие кроны деревьев, мое тело было легким, как у птицы, сердце пело: «Сэмюэл, Сэмюэл…»
Вырвавшись на травянистую поляну, остановилась, чтобы отдышаться. В центре ее стоял ветхий коттедж, построенный первыми поселенцами, владевшими этим местом восемьдесят лет назад. Древесину они взяли из окружающего леса, а камни для фундамента притащили из оврага. Грубо обтесанные стены наклонились внутрь, эвкалиптовая дранка крыши почернела от времени, но домик имел веселый, обжитой вид, манивший меня.
Ограду веранды опутали полевые цветы: актинотус и ховея, дикий жасмин и пижма. Торчали, покачиваясь на ветру, высокие стебли вишнево-розового гиппеаструма. Из черенка, взятого в торнвудской беседке, пошли розы, дотянувшиеся густыми плетями до прогретой солнцем крыши, их кроваво-красные цветы наполняли воздух ароматом.
Взлетев по ступенькам, я ворвалась внутрь и заморгала в прохладном полумраке. Слабый свет сочился в крохотное оконце, освещая неструганые стены, маленький стол со стульями, на невысоком гардеробе – вазу с веточками шиповника. У дальней стены стояла узкая койка с единственной подушкой и скромным серым одеялом, подоткнутым по краям.
Сэмюэл сидел на краю койки. Рубашка обтягивала его руки и грудь, а ладони он так плотно стиснул на коленях, что в полумраке костяшки пальцев сияли белизной. Он поднялся, на его лице отразилась радость с оттенком – я определила это по нахмуренным бровям – страдания.
– Айлиш, моя бабочка… Я думал, ты никогда сюда не придешь.
Он родился за океаном, в Ирландии, и приехал сюда мальчиком, слишком поздно, чтобы избавиться от картавости, смягчавшей очертания его слов. Мое имя в его устах всегда звучало как Айлэш[7].
Я
Как слово «ресница» по-английски.