Тайны Торнвуда. Анна Ромеро
темноте… но призрачное лицо украло воспоминания, словно присвоив их. В тот момент я чувствовала себя ограбленной, потерявшей уверенность. Папин спокойный мир молитв и тихой набожности казался мне очень далеким, тогда как мир войны и молодых мужчин, уезжавших, чтобы взяться за оружие и убивать других молодых мужчин, и газет, пестревших картами и списками погибших и пропавших без вести, – тот мир внезапно сделался очень близким.
Я спустилась на полянку к Сэмюэлу. Высокие эвкалипты с черными стволами бросали тень на траву, их листья трепетали под легким утренним ветерком, а птицы – птицы-бичи, свистуны, кукабарры, попугаи-лорикеты – воспевали восход солнца. Я вдохнула перечный запах пижмы, острый зеленый аромат эвкалиптов и сладкое насыщенное благоухание роз и решила, что Сэмюэл прав.
Он вложил револьвер мне в руку, направляя его на край поляны.
– Положи указательный палец на предохранитель и держи крепко. Подставь вот так вторую руку и вытяни обе.
Оружие было большим и увесистым, слишком громоздким, чтобы держать так, как нужно. От него исходил легкий металлический запах, смешанный с гвоздикой и потом, неприятный и неуместный в это напоенное ароматом цветов утро. Я попыталась сунуть его назад Сэмюэлу, но он покачал головой.
– Нет, нет… Держи его нацеленным на край поляны. Видишь вон то дерево?
– Я не могу, Сэмюэл.
– Вот… – Он встал позади меня и обнял, накрыв мои ладони своими. – Ты держишь его, как дохлую крысу. Нужно держать уверенно, воспринимать как часть своего тела. Как продолжение руки.
Меня передернуло.
– Он слишком тяжелый. Я не могу хорошо прицелиться.
Сэмюэл прижался ко мне. Я ощутила спиной тепло его тела, крепкие грудные мышцы, сильные, надежные руки.
– Возьми его крепко двумя руками, затем большим пальцем взведи курок… Вот, вот так, пока он со щелчком не встанет на место.
Урок был напрасной тратой времени. Я знала, что никогда не направлю оружие на другую живую душу, не говоря уже о том, чтобы убить, даже ради спасения собственной жизни. Может, мой отец пожилой и закосневший в своих привычках человек, но еще он – помимо Сэмюэла – самый мудрый из известных мне людей. «Милая, – очень часто говорил он, – всякий раз, когда мы убиваем даже самое малое из Божьих созданий, мы подтачиваем нашу собственную связь с божественным».
Но, нежась в роскошной близости Сэмюэла, я изменила свое мнение о достоинствах такого урока. Рубашка Сэмюэла пахла свежим потом, липла к его коже, а запах его помады для волос заглушал масляную вонь оружия. От этой близости с ним тело покалывало, ноги и руки ослабели. Я украдкой взглянула на Сэмюэла, любуясь его раскосыми глазами, высокими широкими скулами, пухлыми губами, возбуждавшими на таком расстоянии. Я поймала себя на том, что отклонилась сильнее, прижимаясь к нему ягодицами, вспоминая сладостную мягкость его губ.
– Не отвлекайся, – проворчал он.
Я съежилась.
Это заставило его вздохнуть и, сдвинув брови, покачать головой:
– Ты ведь понимаешь,