Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.. А. В. Квитка
холодная, и не хотелось вылезать из теплого постельного мешка, чтобы расшнуровать вход в палатку; Заботкин сказал, что он едет с нами в отряд завтра.
15 мая. Я встал в четыре часа утра, Заботкин и Бобровский еще спали, они собрались в путь только к девяти часам. Мы шли переменными аллюрами, и вьюки, не поспевавшие за нами, остались далеко сзади. Был пройден перевал, и оставалось не более восьми верст до Айямыня, когда послышались впереди частые ружейные выстрелы, и вскоре показалась идущая нам навстречу казачья лава[38].
Вестовой Заботкина крикнул: «Ваше Всбродие, наши отступают в кальер». «Что испугался г…», – прикрикнул на него Заботкин. Бобровский приказать одному из наших казаков скакать назад и вернуть вьюки в Саймацзы. Я нашел странным, что офицер позволял себе отдавать приказания в присутствии старших, кроме того, я не понимал, почему надо отправлять обратно провизию, в которой могли бы нуждаться в отряде, поэтому приказание это я отменил.
Когда мы поравнялись с лавою, казаки сказали, что на рассвете японцы неожиданно напали на наш бивак, и пришлось отступить перед превосходными силами.
Вот показался отряд, впереди и по бокам шли дозоры, развевались значки начальников. В арьергарде перестрелка еще продолжалась.
Заботкин, приложивши руку к козырьку, подъехал к одному всаднику в черной, довольно потертой шведской куртке, с расстегнутым воротом рубашки; на нем не было ни погон, ни орденов. Полное лицо с голубыми глазами немного навыкате, с русыми, молодецки закрученными усами, дышало бесстрашием и железной волей. Вся его фигура напоминала мне викингов на фресках германского посольского дворца, палаццо Карафелли в Риме. Я догадался, что это был генерал Ренненкампф, хотя я не нашел сходства с популярными его портретами и прекрасным наброском Кравченки[39]. Он протянул мне руку:
«Вы, вероятно, войсковой старшина Квитка», – сказал он со своей обычной манерой говорить сжато, прямо к делу и не допуская лишних слов.
Наш полк шел позади Аргунского, я представился командующему полком войсковому старшине Трухину. Он природный забайкалец с типичными признаками бурятской крови в морщинистом плоском лице; щетинистые усы и брови придают ему, на первый взгляд, суровое выражение, в обращении он прост, любезен и казался добрым; я был уверен, что мы будем с ним ладить. Познакомился с офицерами полка и с командовавшим 2-м Аргунским полком войсковым старшиной Кобылкиным, отрешенным сегодня утром от командования генералом Ренненкампфом за то, что он отступил с главными силами без приказания. Кобылкин не скрывал, что он выслужился из писарей, и рассказывал много любопытного из своего прошлого. В отряде я встретил старого приятеля, полковника Карцева, командовавшего казачьей бригадой на Ялу. Все, что было на нем, носило следы продолжительного похода, – он потерял вьюки со всеми вещами и более двух недель не мог переодеться. Впрочем, щегольство в Маньчжурской армии можно было видеть только в Главной квартире,
Лава – конный рассыпной строй, характерный для кочевников и казаков, применявшийся главным образом для охвата неприятеля с флангов и тыла. С 1912 г. был принят также в полках регулярной кавалерии русской армии.
Кравченко Николай Иванович (1867–1941) – художник-баталист и писатель. В 1902 г. посетил Маньчжурию и Китай для сбора материала по иллюстрированию похода русских войск в Китай в 1900–1901 гг. Во время Русско-японской войны работал на театре военных действий.