У ворот Петрограда (1919–1920). Г. Л. Кирдецов
будущий диктатор Юденич невзлюбил с первой же встречи, и хотя Гессен и продолжал к нему ходить в Socitetshuset и давать советы по делу о спасении России, но в Политическое совещание Юденич его не пускал, может быть, еще и потому, что еврейское происхождение редактора «Речи» не внушало диктатору гарантий благонадежности. Так Гессен и перешел в оппозицию «его величества» вместе с Е. И. Кедриным, оставшимся и в тяжелые эмигрантские времена честным, самоотверженным, но, увы, верующим и наивным служителем «внеклассовому» общественному делу, каким он считал себя в юные свои годы.
Несмотря на то что сначала в Гельсинфорсе, а затем на южном берегу залива – в Ревеле, когда он уже был министром юстиции в Северо-Западном правительстве, мы стояли с ним на различных платформах и наши споры были нескончаемы, я сохранил о покойном Е. И. Кедрине лучшие воспоминания как о самой чистой фигуре на фоне тамошней общественности. Но Е. И. Кедрин был необыкновенно наивен и верил – верил всем и каждому. Например, в бытность свою министром юстиции Северо-Западного правительства, за что, кстати, Национальный Центр, членом которого он состоял, предал его анафеме, генералы и гражданские администраторы в освобожденных от большевиков районах творили гнуснейшие дела по части «правосудия». Они держали в тюрьмах сотни людей – женщин и стариков, по одному подозрению в сочувствии большевизму, предавали их на основании военного положения безапелляционному полевому суду, в то время как самое циничное казнокрадство, лихоимство и взяточничество были в большем фаворе и, конечно, не карались, потому что некому было карать. Е. И. Кедрин волновался, стучался в двери к Юденичу, к его помощнику в качестве военного министра генералу Кондыреву и другим сильным мира сего, к начальникам многочисленных штабов (при армии в 72 000 едоков и… 25 000 штыков!) и столь же многочисленным «главноуправляющим», но терпел неудачу за неудачей и страдал.
Помню один такой случай.
В Нарве в разгар наступления Северо-Западной армии на Петроград или вскоре после ее поражения в русскую военную тюрьму был посажен по подозрению в сочувствии большевизму некий Садыкер, маленький петроградский журналист, кажется, сотрудник «Дня», служивший до того добровольцем в автомобильной роте в Ямбурге. Дело было пустяшное, никаких улик не было в руках военной прокуратуры, все обвинения покоилось на каком-то доносе, исходившем из Финляндии, где арестованный раньше жил. Тем не менее военные власти, продержав его некоторое время в одиночном заключении, передали его военно-полевому суду, который, как правило, оправдательных приговоров не выносил. Случайно об этом деле узнали мои сотрудники по «Свободе России», которые и обратили на него внимание, конечно, министра юстиции Е. И. Кедрина. Тот горячо принялся за дело, послал ряд срочных депеш военному прокурору, начальнику штаба и чуть ли не «самому» Юденичу с требованием препроводить ему как министру юстиции весь обвинительный материал. Е. И. Кедрин сильно волновался, он знал, что в таких случаях