По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918. Я. Е. Мартышевский
которой стоял кашевар и огромным черпаком разливал душистый суп. Среди солдат слышались остроты, шутки и взрывы неудержимого смеха. Трудно было поверить, что каких-нибудь два-три часа тому назад эти по виду веселые и беззаботные люди стояли на своих местах у орудий и метким шрапнельным огнем помогали нашей пехоте, сидевшей в окопах, отбивать яростные атаки врага. По выходе из деревни я увидел впереди в нескольких сотнях шагов светлую довольно широкую ленту реки Сан.
«Так вот она – эта река, которая впоследствии станет исторической!» – подумал я.
Песчаные берега Сана, покрытые кое-где мелким кустарником, были отлоги. Местность по сторонам от шоссе и самое шоссе были изрыты глубокими воронками. Прежний деревянный мост был сожжен австрийцами при отступлении. Полуобгоревшие толстые сваи еще торчали из воды.
Наши войска провели понтонный мост. Австрийцы хорошо учитывали значение этого моста, так как это был единственный путь сообщения между тылом и двумя полками нашей дивизии, геройски державшимися на другом берегу Сана. Поэтому они не жалели снарядов, стремясь своим огнем разрушить мост. Иногда попадавшие снаряды причиняли ему большие повреждения, но за ночь наши саперы снова исправляли его. Когда я перешел через мост и очутился на том берегу Сана, во мне проснулся инстинкт самосохранения. Это неприятное чувство живет в каждом человеке, как и всякое другое чувство. О существовании его даже не подозреваешь до тех пор, пока не грозит никакой опасности. И трудно поверить, чтобы существовали люди, которые были бы не только внешне, но и внутренне абсолютно спокойны перед лицом смерти, так как это было бы противно законам природы, наделившей всякое живое существо, в том числе и человека, инстинктом самосохранения. Вся разница только в том, что один человек может легко побороть в себе это чувство, а другой, более слабый, не в состоянии этого сделать.
Хотя реальной опасности около меня и не было, то есть не рвались снаряды, даже не свистнула ни одна пуля, так как до позиции было еще версты две, но все мое существо, каждая клеточка моего организма были точно наэлектризованы, нервы натянулись как струны… От этой тихой сонной реки, столь поэтичной при другой обстановке, от этих оголенных полей, тускло освещаемых холодным светом молодого месяца, на меня пахнуло дыханием смерти…
Смерть! Она притаилась за этими перелесками, где щелкают ружейные выстрелы, и смотрит во тьме своими кошачьими зелеными глазами… Бесчисленные жертвы обезумевших в порыве ненависти людей пали уж под ее безжалостной косой!.. Смерть! Я ступил на твою покрытую трупами окровавленную ниву… Я иду навстречу тебе с обнаженной грудью, с единственным, но крепким оружием – с непоколебимой верой в Провидение…
На минуту остановившись, я снял шапку и, взглянув на небо, на котором мелькали чуть заметные звездочки, набожно перекрестился и прошептал: «Господи! Сотвори свою святую волю!..»
Затем я бодро пошел вперед.
Едва я сделал несколько