Этот странный мир. Сборник. Борис Евгеньевич Штейман
в следующий раз. – Тащу этого упрямца Морокова вон из квартиры.
Я завишу от него. Он – ведущий инженер, а я – просто. Один раз он уже пропадал без вести. Исчез. И никто ничего не знал. Пока, наконец, не пронесся слух, что он в психушке. Так-то он парень весьма добродушный, но иногда впадает в сильное озлобление. Кричит, брызжет слюной, косит сильно глазом и выворачивает губы. Мне кажется, что я уже давно не работаю в этой их богадельне. Но почему-то должен ходить на работу. С трудом как-то каждый раз преодолеваю проходную. Пропуск-то у меня отобрали при увольнении. А предприятие военное. Вот и приходится хитрить всячески, не сдавать при выходе пропуск… который у меня отобрали. Ну… это надуманное противоречие. Вполне может так быть, что одновременно отобрали, и он находится в кармане. Такой плоский, маленький, запечатанный в плексигласовую оболочку. А под ней я – усатый, молодой. И стоим мы с Мороковым во дворе дома, где я когда-то жил. Там еще приемный пункт стеклопосуды. Место удивительно спокойное. Солнечный свет пробивается сквозь листву деревьев. Потусторонний покой… И еще рядом прием макулатуры. В низеньком, обитом фанерой и жестью загончике. Окошко с разбитым стеклом и решеткой…
Входит, наконец, какой-то обормот с "дипломатом". Открывает его. Как завороженный смотрю на пистолет, который он держит в другой руке. Не знаю, есть ли что-нибудь хорошее в чемоданчике для Морокова. Или же его ждет что-то совсем другое?
– Давай-ка уходить. – Тяну я его за рукав и, улыбаясь, подмигиваю курьеру с пистолетом.
– А где же микросхемы?! – восклицает недовольно Мороков.
"Ну уж точно! Ненормальному море по колено!"
Курьера, видимо, забавляет такой ход событий. Он смеется, обнажая гнилые зубки.
С трудом вытаскиваю Морокова за дверь. Тащит он за собой открытый чемоданчик. Тесно втроем в прихожей. Но курьеру, наверное, наказано: оружие не применять. По-прежнему вяло играет рахитичный мальчик в полутьме коридора у старого облупленного велосипеда.
А топот приближающейся колонны все слышней и слышней. Видна поднятая ею пыль над низкими деревцами вдоль дороги у горы....
На вокзале скверно. То ли пришел поезд, то ли нет. Застыли автоматы для продажи билетов. Наконец подносят два маленьких, очень хороших гроба. Полированный дуб зеркально блестит. С боков бронзовые фигурные ручки. Очень может быть, что это и не гробы, а футляры для альтов или даже для виолончелей. Нет, пожалуй, все же для альтов. Виолончель бы туда не влезла.
Объясняю, что ехать придется по набережной, а потом в горку и мимо Кремля. Можно погрузить их на багажник, не исключено, что поместятся, но вдруг один соскочит? Опасно! И приезжать второй раз ужас как не хочется. На сердце тяжесть такая, что хуже некуда. Неужели все же гробы?..
Перрон крытый. Вот-вот подойдет поезд. Вроде бы уже и не крытый. И не вокзал. А полустанок. И стоять поезд будет всего минуту, а может быть, и еще меньше. С трудом забираюсь в последний вагон. Собственно, это и не вагон вовсе. А отгорожена часть паровоза. Публика внутри премерзкая. Отвратные такие рожи. Билеты начинают