Русский ад. Книга вторая. Андрей Караулов
Вот радость-то, хоть крыска здесь…
– Мудофлоты!.. – вдруг истошно завопила Ольга Кирилловна. – Товарищ Окаемов, глянь! Это ж мой бидон, бл!.. Это ж… меня грабанули, Окаемов! Ты… ты слышишь, меня? Участковый! Мой!
Окаемов не слышал:
– Два…
– Палыч, Палыч… прикинь! – теребила его Ольга Кирилловна. – Это же меня наказали! Эти двое! Они уперли, срань чертова! Такой бидончик был… Новенький! – всхлипнула она. – Это что ж… они в квартиру мою залезали?! В квартиру? Через балкон? Нет, все! Теперь все! Сча я сама им нутреца выну…
– Два с половиной…
– Слышишь?! Дай же пистолет! – вцепилась в него Ольга Кирилловна. – Дай, Окаемов! Я их пристрелю, СА-ма-а!..
Егорка выдернул из опилок Фроську и осторожно взял ее на руки:
– Я иду… Товарищ милиция! Я иду!
Фроська пискнула, но не от страха: Егорка так резко ее поднял, что из ранки брызнула кровь.
– Ыг-х…
– Больно, да?
– Ыг-х…
– И мне больно, милая, – прошептал Егорка. Ты уж потерпи, роднушка, потерпи… И я тоже потерплю…
– Окаемов, Окаемов… – стонала Ольга Кирилловна. – Дай пистолет, Окаемов!
– Лезет… лезет, ек-макарек, потер руки Окаемов. – Все, Оленька, лезет…
Фроська тоскливо взглянула на Егорку, и в этот момент глаза ее закатились. Лампочка, висевшая у Фроськи под носом блеснула и вдруг – погасла, будто бы разорвалась.
Их… х…х…
Смерть, это ты?
Да, это смерть. Она самая.
Покой, какой покой…
Егорка тоже не сразу понял, что его крысы больше нет. Так он и вылез – с Фроськой на руках, прижимая ее к груди, потому что никто, кроме крысы, не мог сейчас его защитить.
Егорка был уверен, что Фроська – это его ребеночек, а с ребенком на руках Егорку точно никто не тронет, ибо нельзя обижать людей, у которых маленькие дети. Большие люди – тоже люди, они закон знают, ведь он, Егор Иванов, не сделал никому плохого, разве только Наташку обидел, жену свою, потому как ушел от нее незаметно…
Но он же по делу ушел, у него цель была, он хотел свою Родину спасти…
Егорка был как дикобраз: с перепоя он еле-еле двигался, но мертвую Фроську от себя не отпускал, покрепче прижимая ее к груди.
Он был уверен, что Фроська – это его ребенок, он не понимал, что Фроська умерла, он вообще сейчас ничего не понимал.
Увидев Фроську, ее стеклянные глаза и запекшуюся кровь, Ольга Кирилловна стравила, бедная, прямо на сапоги Окаемова.
– Это че за хрень… – Заорал Окаемов, не успев увернуться.
– Ох, Палыч, ох…
Ольга Кирилловна отошла подальше к кирпичной стене, но от этого лучше ей не стало.
Ударом изгаженного сапога Окаемов тут же вышиб Фроську из Егоркиных рук:
– Чисть, сука! Чисть сапоги!..
Окаемов поднял Фроську, размахнулся и так вмазал Фроськой по кирпичной стенке, что она от удара растеклась, как блин по сковородке.
– Чисть блевотину, тварь! Чисть, сука, чтобы блестели!
Егорка окаменел. Он давно не видел милиционера так близко перед собой.
«Убили