Наследники Рима. Все романы цикла «Божественный мир» в новом и полном издании. Борис Толчинский
изумленный Крун.
– Я, собственной персоной, – улыбнулась София Юстина. – Вы мне не рады, ваша светлость?
Герцог поднялся с трона и подошел к ней. Голосом, трепещущим от волнения, он отозвался:
– Я ли не рад вам? О, боги!.. Да знаете ли вы, что всякий день я думаю о вас, я вспоминаю наши встречи в Темисии, ваши слова и ваши жесты, ваши мысли. О, если б знали вы, как не хватало мне вас эти долгие месяцы, как мечтал я прикоснуться своей рукой к вашей руке…
– Да, я знаю, – прошептала София. – Вот вам моя рука, держите, герцог…
Это была странная картина, зрелище не для людей, обремененных предрассудками, но для самих богов. Токи взаимной симпатии, полгода тому назад связавшие старого галла и молодую аморийскую княгиню, усилились за время их разлуки. Узы дружбы, более неосознанной, чем заявленной, скрепили этих непохожих людей прочнее, нежели мирный договор скрепил их народы. И теперь, когда судьба устроила им неожиданную встречу, Крун и София, пренебрегая всем, кроме чувств, бросились в объятия друг к другу. Огромный варвар, могучий отпрыск сурового Севера – и прекрасная южанка, дочь знатнейшего княжеского рода.
– О, нет, постойте, герцог! Мы друзья, и только.
Крун, чьи губы уже тянулись к алым и влажным устам Софии, опомнился и едва слышно прошептал:
– Да, разумеется. Простите.
– Мы друзья, и это очень много! – со всей страстностью, на какую она была способна, произнесла княгиня. – Как только я узнала, что тут у вас творится, я приняла решение оставить все дела и ехать к вам, в Нарбонну.
– Так значит, вы всё знаете? – промолвил Крун и сам же ответил: – Вы знаете, конечно… вам ли не знать?
«Несчастный сильный человек, – думала София, внимая ему, – ты загнан в угол, ты трепещешь под ударами жестокой Тихе36. Тебя оставил сын, а вместо сына встала дочь, которую ты привык ограждать от испытаний; ты между ними мечешься, не зная, кого выбрать в итоге… а тут ещё твои бароны, твой народ, и аморийцы, и… Ульпины! И твоя болезнь; о ней я знаю больше, чем ты сам и даже больше, чем твои врачи. Твою болезнь я по твоей душе читаю. Лишь силой воли заставляю улыбаться я себя; лицо твое… мне больно на него смотреть: Facies Hippocratica37! Мне не нужны агенты для того, чтобы понять, что тут у вас творится. Конечно же, я знаю всё – и как мне не приехать, не помочь тебе… тебе, кого я, не кто-нибудь, а лично я, из суетного честолюбия, втравила в эти испытания. Похоже, я единственный друг, который понимает твою душу. Я перестала бы уважать себя, если бы оставила тебя в твой последний час. Мне надлежит быть сильной; иначе никогда тебя себе я не прощу»
– Мне очень вас недоставало, – говорил Крун. – Я загнан в угол! Мне стыдно, мне горько, что я вам это говорю – вам, женщине! Но я устал. Что делать дальше, я не знаю. Помогите! Я нуждаюсь в вашей мудрости, в вашем добром совете. Как мне спасти немногое, что у меня осталось?
София приняла его руки в свои,
«Тихе» – у аморийцев олицетворение случая, нередко определяющего жизнь человека, всевозможных превратностей слепой судьбы (Фаты), в отличие от Божественного Провидения (Фатума).
«Гиппократово лицо», т.е. лицо, отмеченное печатью смерти