Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники. Ольга Лодыженская
с Таней Трескиной, и я весь урок вертелась, чтобы на нее посмотреть. А в следующую переменку не утерпела и подошла к ней.
– А меня в прошлом году перевели из седьмого в приготовительный, – почему-то сочла нужным сказать я.
– Значит, друзья по несчастью, – улыбнулась Вера.
Я заметила, что новенькая понравилась также Ирине Высоцкой. До сих пор Высоцкая держалась как-то обособленно. А сейчас взялась показывать ей, что задано на завтра, видно, хочет подружиться, подумала я. <…>
Однажды вечером, в ее дежурство, Вера Сейдлер стала тихонько сзывать всех в коридорчик перед «маленькой комнаткой» – так называлась у нас уборная.
– Там кто-то заперся, – говорила она, – и никого не пускают. Там двое, я стучусь, а они хихикают.
– Кто там? – басом сказала Кичка. – Откройте дверь.
Дверь открылась, из нее вышли Вера Куртенэр и Таня Трескина, Таня пробежала быстро в класс, она что-то несла в фартуке. А Сейдлер накинулась на Куртенэр:
– Как тебе не стыдно, чем вы там занимались?
– А тебе какое дело, – гордо сказала Куртенэр и прошла в класс.
Сейдлер тоже прошла за ней и, пользуясь отсутствием Алисы, громко продолжала свои вопросы.
– Отстань от меня, – ответила Куртенэр, – не хочу с тобой разговаривать.
– Стыдно признаться, – презрительно сказала Сейдлер.
Трескина вскочила и начала:
– Это я просила Веру…
Но Куртенэр перебила ее.
– Не унижайся, Таня, почему ты должна оправдываться перед глупой девчонкой, пусть подозревает, что хочет.
– Как ты смеешь называть меня глупой девчонкой! – закричала Сейдлер.
И вдруг Таня горько заплакала. Мы с Кичкой бросились ее утешать.
– Это я во всем виновата, – твердила она, всхлипывая, – я попросила Веру помочь мне отломать у куклы голову. Хочу ее приделать к другому туловищу, вот она.
Таня приподняла парту и показала растерзанную куклу, но голова ее еще держалась. А Сейдлер продолжала кричать и возмущаться.
– Уймись, Сейдлер, – сказала Кичка, – видишь, до чего хорошую девочку довела. Она вся дрожит прямо. Ты привыкла дома всеми командовать, а здесь, если будешь задаваться, с тобой никто дружить не станет.
Сейдлер замолчала и недовольная пошла на свое место. Когда в класс вошла запыхавшаяся Алиса (она всегда очень торопилась к нам после недолгих отлучек), было сравнительно тихо. Лицо у Тани просто пылало, Алиса заметила это и потащила ее в лазарет. Мне жалко было Таню, брала злость на Сейдлер, но больше всего меня восхищала Вера Куртенэр. Какая молодчина, я, наверно, никогда не смогу так поступать. Недаром Высоцкая так и прилепилась к ней и не любит, когда кто-нибудь подходит…
Антонина Яковлевна недавно читала нам немецкий рассказ про двух шаловливых мальчишек, толстого Макса и худого Морица, про их приключения. Мы все смеялись, а Куртенэр сказала <…>
– Это мы с Высоцкой: Высоцкая – Макс, а я – Мориц, она толстая, а я худая.
И