Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний. Сергей Десницкий
вычеркнуть?! Мол, плохо видно было, а очки надеть мы не удосужились… Невелика беда!.. Простите, ошибочка вышла, но вы не обижайтесь, товарищ Антонишкис!.. Подумаешь, одним человеком больше, одним меньше – не все ли равно?! Та к, что ли?» Я видел, в глазах дяди Антона застыло немое страдание, но остановиться уже не мог: «Лес рубят, щепки летят!.. Это мы еще в пятом классе проходили. Неужели такого человека, как вы, можно со щепкой сравнить?! Это же унизительно! Так не должно быть!»
Сказал, и самому стыдно стало. Какое я имел право обижать пожилого человека? А тем более учить его! Да еще в таком наглом тоне!..
Потом мы долго шли молча, свернули на боковую аллею. Слева от нас за ровно подстриженными кустами темнели окна Консерватории, Дома офицеров, Университета…
«Понимаешь, Сережа, не мне, конечно, давать оценку тому, что за последние двадцать лет у нас в стране произошло, но факты говорят сами за себя. – Дядя Антон как бы заново начал разговор со мной. – Сам посуди, отсталую крестьянскую страну в мощную индустриальную державу превратили… Своим примером заразили другие страны, и сейчас на планете не одно социалистическое государство, а добрый десяток уже. Создали свою атомную бомбу. Попробуй кто-нибудь тронуть нас. Даже всесильная Америка язык прикусила… И наконец, выиграли самую страшную, самую беспощадную войну, какая была в истории человечества».
«Я, дядя Антон, не дурак и отлично понимаю. – После того, как полчаса назад у нас дома за обеденным столом он потряс меня своим рассказом о тараканьем цирке, подобная лекция показалась скучной и, честно говоря, ненужной. – Мы все это и на уроках истории, и на политинформациях не один десяток раз слышали, и, простите, я вам так скажу: никакие, даже самые высокие цели не могут оправдать, что вы столько лет в подвале на Лубянке просидели. А главным виновником того, что они с вами сделали, я считаю одного человека – Иосифа Виссарионовича Сталина. И напрасно его в Мавзолей к Владимиру Ильичу положили, не стоит он этого. Как любой другой преступник, он должен ответить за то, что по его воле или капризу столько людей пострадало. Простите, но я сказал то, что думаю». Дядя Антон ответил не сразу, но, когда заговорил, в глазах его появился озорной блеск: «Вот скажи мне, что вы с ребятами кричали, когда мальчишками в войну играли и в атаку шли? «За Родину! За Сталина!»?.. Я не ошибаюсь?» Такого поворота я от него не ожидал: «Ну и что! Дураками несмышлеными были, потому и кричали… Мы тогда вообще мало что понимали». Мой оппонент завелся: «Ошибаешься, тут дело совсем в другом!.. Тут не головой, тут сердцем понимать надо было!.. И вы, и миллионы тех, кто на фронте голыми руками танки немецкие в Москву не пустили, правильно все понимали. Вас всех одно чувство объединяло!.. Любовь! Да, да, не смейся!.. Любовь к Родине! А Сталин и Родина на войне были неразделимы! Понимаешь?.. За одно это я готов ему все простить».
Этот довод его хотя и не убедил меня целиком, но все же выглядел среди всех его аргументов серьезнее остальных.
«Дай