Пожар надвигается. Алексей Николаевич Наст
и, среди жуткого воя и воплей, стали сечь саблями и бить секирами.
Аян прибавил ходу. Конь понёс. Крики затихали и, наконец, прекратились, только ржали лошади. Аян стал сдерживать коня. Нукеры обгоняли, сбавляли ход. Он оглянулся – у ворот всё было кончено.
Китайцы из гарнизона, деревянными пиками с крюками, волочили трупы к повозкам, чтобы увезти их дальше от города и захоронить.
–Что? – спросил полусотник.
–Едем, – Аян хлестнул коня камчой.
Через Ляодун ехали быстро, не задерживаясь. Ляоян объехали стороной – у Аяна отпала охота вновь погружаться в чуждую атмосферу городской жизни. Он любил простор бескрайней степи, или сон в поле с чистым небом над головой, милее же всего, как и любому монголу, ему была уютная юрта. Стены городских домов давили, лишали воздуха. Пусть в городах живут китайцы и сартаулы, а монголу нужна свобода.
Ближе к корейской границе встречалось много монгольских разъездов и пешие колонны мобилизованных киданей – Саритай воевал с корейцами силами монгольской конницы и ополчением киданей и бохайцев. Там и тут попадались истлевшие скелеты людей – следы давней бойни, устроенной киданями при первом нападении на Корею.
За рекой Амноккан пошли выжженные деревни и городки, смрад тлена наваленных кучами трупов. То и дело, натыкались на монгольские сотни армии Саритая, рыскающие по корейской земле в поисках добра и пленных, показывали золотую пайцзу. Нахальные воины или молча отъезжали, не выказывая почтения, или пытались угрожать, но Аян умел говорить с грубиянами.
Отряд углублялся всё дальше, ночевали у дорог. Туман стелился белым дымом. От сладкого привкуса разложения есть было противно и, однажды, Аян выблевал съеденное на траву. Его всё сильнее тяготила непривычная обстановка большой войны, стелившей повсюду ковёр смерти, и тяжёлый климат Китая и Кореи, влажный и болезненный. Зато отсюда он помчится в родную степь, туда, где ветер чист и прозрачен, а воздух наполняет лёгкие ощущением полной свободы.
Саритай, разбив в нескольких битвах корейское войско, продвигался к столице Кореи Сонгдо. Аян нагнал армию на марше, говорил с Саритаем на ходу, не слезая с седла. Саритай ехал, глядя на грозную колонну подвластных его воле туменов, и упивался безграничной властью. Аян подумал, что, если бы не ранг посланника Угедэя, «великий Саритай» и слушать бы не стал «ничтожного Аяна».
–Мои тумены идут к столице. Я возьму столицу, а правителя Цой У и его марионетку, корейского бурхана, отправлю в повозке из под аргала в орду великого Угедэя. Мне самому нужны пленные. Корейцы разбегаются, сбиваются в вооружённые толпы, чинят препятствия моим воинам. Возьму Сонгдо, тогда отправлю хоть сотню тысяч!
–Саритай-нойон, это повеление самого великого хана Угедэя! – повысил голос Аян.
Саритай выпятил нижнюю губу и, стегнув коня, умчался прочь.
«Делай, что хочешь!», – зло подумал Аян. Он порученное исполнил, остальное его не касалось. Завернув коня, поскакал прочь. Нукеры, послушным табунчиком, припустили за ним. Теперь ему