Не плачь, любимая!. Ник Ремени
реакции. Пытаюсь тормошить Петю. Ощущаю пальцами задеревеневшее тело. Говорю тихо Мише:
– Опоздали будить!
– Почему это Бог забирает хороших людей? А всякое дерьмо обходит стороной, – задается вопросом Миша, снимая с лысой головы шапку-ушанку.
– Это, действительно, несправедливо. Добрый, хороший человек замерз, а всякая мразь продолжает коптить небо.
Бригадиры оперативно сколачивают специальную группу. Братва идет вдоль нар, собирает жмуриков, выносит их к входным дверям в барак, чтобы потом, когда подгонят транспорт, отправить трупы в морг.
Таскают, как бревна. Головы лежат у одного на плечах, ноги – у другого.
Смотрим с Молдаваном, как выносят к проходу моего земляка путивлянина Петю Трубу. Пытаюсь двинуть ногами. Валенки вроде бы примерзли к полу, хотя он весь в лужах от растаявшей изморози.
Мы с Мишей почему-то не можем сдвинуться с места. Не можем оторвать взгляд от двух паханов, которые несут Петю Трубу. Создается впечатление, что несут застывшее изваяние со сложенными на грудях руками. Несут, как бревно. Ноги – у одного на плечах, голова – у другого. Как лежал на нарах, так и навечно уснул. Совершенно неподвижный. Только болтаются свисающие вниз лохмотья его шмоток.
Худой, длинный Труба постоянно жаловался на здоровье. На тяжелую работу и скудное питание. Еще вчера мы с ним и Мишей мечтали о настоящем черном хлебе, не о том, похожем на глину, что дают нам в лагере.
Петю принесли к проходу, бросили, как бревно, возле других усопших.
Большинство живых не проявляют к ним никакого интереса. Проходят мимо, иногда спотыкаясь о трупы. Они заняты своими неотложными делами. Сегодня одни. Завтра подоспеют другие жмурики. Холод проверяет на здоровье и выносливость. Не устоял. Ушел на тот свет.
Наблюдаем с Мишей, как Чмо подошел к жмурикам. Он еще вытирает нос, из которого сочится струйка крови, он еще не прогрелся, как следует, но не забывает вчерашних обид. Посасывая корочку глинистого хлеба, громко чмокая толстыми губами, ковырнул труп Трубы ногой.
Слышим его гнусавый голос:
– Бычка пожалел. Накурился. На всю жизнь. И на тот свет припас. Гад.
Лицо Миши покрывается синим румянцем. Он срывается с места. Что есть силы дает тупым валенком под зад зарвавшемуся Чмо.
Тот не удержался. Завалился на бетонную поверхность пола лицом вниз. Подхватился. Вытер рукавом капающую из носа кровь. Кинулся к Мише. Я успел остановить его, сказал:
– Правильно сделал Молдаван. Побойся Бога. Он же мертвый!
Чмо изменился в лице.
– Какая легкая смерть! – позавидовал. – Уснул и не проснулся.
– А ты сам попробуй. Может и у тебя получится, – никак не может успокоиться Молдаван.
Федя с ответом не заставляет себя ждать:
– Ты умри сегодня, а я завтра.
– Я Трубе не завидую и на тот свет не спешу, – доходчиво объясняет Миша.
– Я тебя сейчас урою, сука, ляжешь рядом с Трубой, – говорит Чмо и сунется массивной фигурой на Мишу. – Ты меня