Амнезия, или Фанера над Парижем. Владимир Ильич Купрашевич
это, но по голосу догадываюсь, что женщина. Если судить по оброненной швабре – та самая санитарка.
На обратном пути пытаюсь понять, чего она так испугалась. То, что я извлек из штанов, ничего особенного не представляет. Как у всех. По крайней мере, такой же я видел на каком-то плакате, или на стенке. В размышлениях я не сразу замечаю, что не один. Кто-то параллельно со мной, пробирается вдоль противоположной стены. Я вижу его боковым зрением, мне становится страшно, но повернуть голову не решаюсь. Замедляю шаги и чувствую, что преследователь делает то же самое. Не выдерживаю и резко поворачиваюсь. Только увидев, что незнакомая фигура тоже замерла, понимаю, что это мое отражение. Впервые после возвращения из ниоткуда вижу себя и не могу поверить в то, что вижу. Приближаюсь к зеркалу и разглядываю коренастого мужика с бледными щеками и подбородком. Остальная часть лица чуть темнее. Боевая раскраска. Правда, на голове, с которой только вчера сняли повязку вместо разноцветных перьев короткие волосы сероватого цвета. Для убедительности шевелю бровями, открываю рот, строю гримасы. Изображение послушно повторяет мои ужимки. Значит все-таки мое. Еще в палате, рассматривая соседей, я пытался представить, как выгляжу сам и это представление оказалось очень далеким от нынешней картинки. По убеждению на меня должно было выглянуть привлекательное лицо брюнета с карими глазами, с вьющимися густыми волосами до плеч, с крепко сколоченной фигурой, ягодицами, напрягшимися от… чего? Неважно. Но то, что я вижу в отражении похоже на обман зрения. Грязное стекло? Стаскиваю с себя пижамную куртку и протираю ею зеркало. Ничего не меняется, разве что рожа становится еще страшнее. Теперь понятно, отчего несчастная женщина, с которой я столкнулся в туалете, вышибла лбом дверь. А тот предмет, который я извлек из пижамных штанов и на который грешил ни при чем. Не автомат же Калашникова… Другими словами я жутко не нравлюсь самому себе. Огорченный, ползу в свою палату и забираюсь под одеяло с головой. Перед тем как заснуть пытаюсь как-то успокоить себя. Какая, по сути, разница, как выглядишь. Хоть чем-то отличаешься от других. … Те, кто на соседних кроватях – не лучше. По крайней мере, гроссмейстер пострашнее будет. Может быть надо почаще подходить к зеркалу, чтобы привыкнуть к своему образу…
Невропатолог своей навязчивой идеей с рисованием достал меня окончательно. Сегодня он приволок несколько листов бумаги и карандаш, один вид которых почему-то вызывает у меня предсмертные судороги.
– Попытайтесь все же изобразить что-нибудь.
После шока у коридорного зеркала у меня дурное настроение, мне хочется рыкнуть что-нибудь из репертуара моих соседей, но я воздерживаюсь и молча сую его подношение под подушку. Когда он уйдет, выброшу все к чертовой матери в урну, потому, что никакой я ни художник и, скорее всего никогда им не был, иначе от одной только мысли об этом занятии у меня не возникало бы ощущение, что тебя хотят выставить без штанов на площади. «Делайте со мной что хотите, только не ставьте