Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов
они приехали, и дед провёл приезжих во двор и в дом, я находился на чердаке. К тому времени он уже перестал быть для большинства моих друзей тем притягательным местом, в котором хочется проводить уйму времени, и всё чаще я просиживал наверху в течение нескольких часов в одиночестве, пристроившись на стуле у окна с какой-нибудь книгой.
Услыхав хлопанье ворот и негромкие голоса входящих на веранду людей, я неслышно метнулся к краю и припал к щели, через которую мог наблюдать за всем, что происходит внизу. Но тут меня постигло разочарование, ибо гости, не задерживаясь, прошествовали прямо в дом, и снизу, сквозь доски потолка и слой шлака, вскоре стали слышны еле различимые слова беседы деда, бабушки, Марии Ивановны и изредка тонкие девичьи реплики Лены.
Меня так и подмывало быстренько спуститься вниз, пройти в дом и посмотреть на гостей, но в то же время я, будучи очень стеснительным подростком, никак не решался это сделать. Вот так с часто бьющимся сердцем, под аккомпанемент звучащего снизу неясного «бу-бу-бу», я и сидел какое-то время на чердаке, пока бабушка не вышла в коридор и не крикнула мне:
– Ты там прячешься? Спускайся, поздоровайся хоть с гостями-то.
– Щас, – обрадованно крикнул я в ответ, и неторопливо направился к краю своего убежища. Так же, не торопясь, цепляясь за гвозди, я спустился на веранду и, отворив тяжёлую дверь, вошёл, жутко смущаясь, в комнату, торопливо буркнув, при этом, приехавшим:
– Здравствуйте!
Сказав так, я тут же шмыгнул на кухню, где стояли бочки с водой и, прикинувшись, что очень хочу пить, стал набирать в ковшик воды. Сделав два глотка, с кухни я сразу прошёл в другую комнату, где уселся было за стол перед телевизором, нервно покусывая заусенцы, но дед окриком заставил меня присоединиться ко всей честной компании. Спорить не имело смысла, это было бы вопиющим неуважением к гостям и пещерной дикостью с моей стороны, поэтому, появившись в прихожей, я скромно уселся на деревянный, с высокой спинкой, стул у печки и стал смотреть в пол или в окно, изредка позволяя себе мазнуть взглядом по вновь прибывшим.
Мария Ивановна, будучи на два года младше своего брата, чем-то неуловимо походила на него. Седая, ниже среднего роста, она имела ровный спокойный бархатный голос и оказалась очень бодрой и деятельной старушкой, живо всем интересующейся.
Внучка Марии Ивановны не произвела на меня особого впечатления. Какое-то сходство со своей бабушкой проявлялось у Лены едва различимо, ибо кожа её была более смуглой, собранные в хвост, спускавшиеся на спину волосы, чёрными, а острые глаза карими. Немного портил это, почти симпатичненькое, личико чрезмерно острый носик, который, как я потом узнал, она любила совать не в свои дела.
Неспешный разговор, как бывает в таких случаях, касался обычных последорожных тем-как доехали, как семья, не хотят ли кушать, не устали ли, не желают ли отдохнуть. Всю эту болтовню я слушал, по-прежнему посиживая у печки и иногда отвечая на обращения ко мне бабы