Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов
спортивном трико и распахнутой, если было жарко, замазанной чем-то, безрукавке. Слова растягивал на блатной манер: ну-у, шке-ет, вали сю-юда!
И всё было бы ничего, поселись он где-нибудь в стороне, на другой улице, ну, в конце концов, мало ли у нас в деревне было подонков, одним больше, одним меньше, не особо и заметно-то. Но этот говнюк поселился на полдороги от нашего дома к дому бабушки, где мы, обычно, проводили всё лето. По улице стало невозможно спокойно пройти, т.к. обязательно кто-то из его шайки, расположившейся на травке у Зяминых ворот, выскакивал на дорогу и, просто так, ради удовольствия, давал мне, или кому-нибудь другому из нашей компании, пинка или затрещины. Пару раз Зяма сам перехватывал меня, возвращавшегося вечером к себе, останавливал и хватал за рубашку:
– Ну-у, чё, деньги есть, чмошник? Гони рупь за проход!
– Нет у меня денег… – отвечая, я смотрел не в его глаза, а на растягивающие фразы губы с коростой.
Я, и вправду, не таскал с собой монеты, да и откуда им было взяться у 13-летнего пацана.
– А поискать? – и Зяма запускал руку в мои карманы, вытаскивал носовой платок и бросал его на дорогу, а когда я нагибался, чтобы поднять его, он, развернувшись, пинал мне под зад так, что я падал, до крови сбивая ладони о землю.
Зяма ржал, поквохтывая.
Что мог я противопоставить ему, прошедшему огонь и воду, бывшему сильнее и старше меня на два с лишним года? Я, книжный ребёнок, не умевший драться и достаточно трусливый? Пожаловаться взрослым? Но дети существуют в своём параллельном мире, который не всегда пересекается с миром взрослых. Да и просить помощи, жалуясь, я не хотел, очень надеясь, что Зяме вскоре надоест меня третировать и он сам собой рассосётся. Но тот всё никак не рассасывался…
Причём, даже, перехватывая меня не одного, а с кем-то из друзей, Зяма, порою, обращал своё навязчивое внимание лишь на мою скромную персону, вызывавшую у него дикую и непонятную мне антипатию. Хотя, нет, пожалуй, он любил докопался и до Панчо. Но Панчо был выше его и что-то дерзко ему однажды ответил, и тут, Зяма, осклабившись, отступил.
Однажды, направляясь к бабушке, я шёл по улице вместе со своим одноклассником Бызей, невысоким, вертлявым, белобрысым и кудрявым хохотунчиком с лисьей мордочкой, постоянно болтавшим и смеявшимся. Как назло, мы выбрали не совсем удачное время для прогулки и, напротив школьной кочегарки, прямо перед нами материализовался, словно ниоткуда, чёртов Зяма.
– Чё, чмошник, хочешь получить? – и не дожидаясь ответа, он легко ударил меня кулаком по скуле. – Кароч, в субботу бу-уешь у меня во дворе драться со своим ко-орешом, тем длинным (Зяма имел в виду Панчо). До крови будете драться, а кто проиграет, запина-аем. Ты поял?
– Понял, – тихо ответил я, глядя снизу-вверх Зяме в лоб, и осторожно потирая покрасневшую скулу.
– Чё ты понял, ка-а-зёл? – и он снова взял меня за ворот рубашки.
– Что драться будем…
– И чё, буешь?
– Буду, –