Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов
необычно лежали на столах стопками книги, сданные другими детьми, их ещё не успели отсортировать и вернуть на место; необычными казались серые металлические стеллажи; портреты писателей на стенах; да и сам воздух, пропитанный книжной пылью, казался насыщенным мудростью веков и всё это вместе взятое не позволяло вести себя среди подобного великолепия так, как мы обычно вели себя в классе или коридоре. Даже громко говорить или смеяться как-то не получалось, что-то мешало, настраивая на серьёзный лад.
Для каждого возраста был подготовлен отдельный стеллаж с учебниками. «Какой класс? Пятый? Вот сюда проходите, мальчики. Эта полочка ваша и эта» Книги, предназначенные для других возрастов, нам не выдавали, но мы иногда незаметно просачивались к соседним стеллажам, к литературе для другого возраста, постарше нашего, и листали то, что читать нам было пока рановато. Запретное манило, но ничего такого строго секретного и тайного в тех книгах не писалось, их нам не давали по той простой причине, что многие из них, особенно по литературе, предстояло изучать лишь в следующем классе. Да и с книжками по другим предметам дело обстояло также.
Помню прекрасную подборку полного издания «Библиотеки Всемирной литературы» Сии, прекрасно выпущенные, в суперобложках и с цветными иллюстрациями, тома, размещались на верхних полках, до которых мы не могли дотянуться в силу своего малого роста. По-моему, их никто и никогда так и не читал, подобный вывод я сделал в старших классах, когда у меня стало получаться добираться до этих увесистых толстых фолиантов и перелистывать их. Почти у всех книг страницы, кое-где, оказывались даже не разрезаны, что как-бы намекало на то, что спросом, данный автор и издание, не пользуется. И пустые книжные учётные карточки, располагавшиеся в специальном, приклеенном к форзацу кармашку из шероховатой жёлтой бумаги, которые библиотекарь заполняла при выдаче книги читателю, сообщали о том же самом. Но книги, которые не читают, потихоньку начинают умирать; вот и эти тома, когда я брал их в руки, были холодны и неприступны, с желтеющими от времени краями страниц. Наверное, когда-то, им очень хотелось дарить людям радость своего прочтения, но ими почему-то постоянно пренебрегали, и со временем им стало всё равно, они так и продолжали пылиться на верхних полках, смиренно дожидаясь часа, когда их спишут в утиль. Напротив, книги зачитанные, как говорится, до дыр-это самые дружелюбные книги. Жаль, конечно, что иногда не хватает в них страниц, но ведь это означает только некую жертвенность, отдачу себя человеку. Их ремонтировали, лечили, подклеивали листки, переплетали, и тогда они обретали вторую, третью жизни.
Сейчас книга, прежде всего, бумажная книга, лишена своей сакральной сущности, тогда как ранее именно она заменяла нам икону, а авторы и герои произведений святых и апостолов. Нас приучали любить литературу с первых классов, водя на экскурсии в библиотеки, организуя работу клуба книголюбов (в котором я был весьма активен), даря книги на дни рождения, в награду