Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг. Марек Корнов
на площади Урицкого будет. Туда и поехал.
Они пошли дальше, а Паулина осталась на опустевшей Садовой, все еще слыша грохот гроба мирового капитализма. И вдруг, неожиданно для себя, она узнала такой знакомый театр Сабирова. А узнав, не могла понять, почему она сразу о нем не подумала.
Афиши перед входом возвещали о громкой постановке «На Дне», но названия театра она не нашла. Помня, где дверь служебного хода, Поля направилась туда. Обойдя театр с торца, она долго стояла, облокотившись о ставни низкого окна на первом этаже. С чего она взяла, что старик Аристарх все еще здесь служит?
Наконец Паулина постучала костяшками по стеклу. Долгое время ничего не было слышно. Наконец где-то внутри театра раздались шаркающие шаги. Дверь служебки слегка приоткрылась, и лысая голова в турецкой феске высунулась в приоткрытую щель. Аристарх, – отлегло у Паулины от сердца.
Увидев ее, старик издал невнятный радостный возглас и распахнул дверь во всю ширь.
– Здравствуй, дядя Аристарх, – выдохнула Паулина.
– Полиша, – улыбнулся он, пропуская ее. Маленький, скрюченный ревматизмом, дедуля в ватном восточный жилете был похож сразу на всех несчастных Шекспировских царей, у которых всего и осталось из богатств, что гордость и упрямство.
Аристарх, словно подслушав крамольное, вдруг захихикал и, закашлявшись, обнял Паулину:
– Иди уже! Птица моя перелетная.
Он подтолкнул её вперед по длинному коридору, к своему царству тряпья. По полу из глубин коридора тянулся мокрый след: старик мыл пол. Вот и сейчас он макал швабру с грязной тряпкой в ведро у входной двери, чтобы замыть ее следы.
Паулина усмехнулась, увидев луженую цепь, идущую от ручки ведра к трубе в стене. А на самом ведре красовалась надпись: «В ведро не плевать и хабцы не кидать! Комендант».
– Передовая у тебя тут агитация. Только «три-ноль» против коменданта, – сказала она, указывая на окурки, плавающие в ведре.
– Еще сведем счеты, – зловеще пообещал старик. – Лети давай, птичка-синичка. А то чай совсем остынет.
Паулина повернулась и пошла к знакомой двери. Аристарх хромал за ней, волоча за собой швабру. Сердце ее дрогнуло, узнавая. Ведь он всегда мыл полы именно так. Выходил по какой-нибудь надобности из своей каптерки, макал швабру в ведро с водой рядом с дверью, и, не отжимая, тащил за собой. Мокроты как раз хватало до конца длиннющего коридора. У входной двери стояло второе ведро. Процедура макания повторялась снова, и Аристарх отправлялся в обратный путь. Этот ритуал плотно вошел в жизнь театра, и только залетные удивлялись ведрам с водой, стоящим у каждой двери.
Комната Аристарха была все та же, с выцветшими бордовыми шторами цвета молодого вина, массивными креслами с красной плюшевой обивкой. По причине нехватки мест для хранения реквизита, старик вел поистине царскую жизнь: спал он на кровати под золотым балдахином времен Людовика XIV, ел на резном наборном столе.
Паулина