Роялистская заговорщица. Жюль Лермина
ее уверениям, гордилась, что ее ставят выше всех и всего.
Регина никогда не любила: все силы ее сконцентрировались в политических страстях, которые заменили ей иллюзии действительной жизни.
По временам ей казалось, что силы изменяют ей. Но она себя помнила; гордость снова приковывала ее к ее неизменной верности; нет, она не имела права быть женщиной, недаром девизом их рода было: «Non sibi, sed regi».
И, проведя рукой по лбу, она отправилась в свой рабочий кабинет, к капитану Лавердьеру, который ее ожидал.
VI
Не прошло часа, как Жорж Лорис был снова в отеле де Люсьен.
Он пережил за этот час тяжкие опасения, невыразимые тревоги. Всемогущая любовь снова овладела им, и он искренно допрашивал себя, достоин ли он Регины, не дал ли он ей своей слабостью, нерешительностью повода сомневаться в нем.
Если в ее присутствии он и был неспокоен, говорил бессвязные речи, то как только он отошел от нее, она предстала ему во всей своей неумолимой, безгрешной красоте героини. Каким он должен был казаться ей подлым трусом! Но отчего сегодня ее энтузиазм удивил, испугал его больше, чем в другие дни? Разве он не был все тот же верный рыцарь за правое дело – за Бога и за короля? Что за нерешительность заставляла лавировать его совесть между столькими чувствами? Отчего некоторые слова, столько раз уже слышанные, заставляли его страдать?
На улицах, по которым он бродил, чтобы убить время, было чрезвычайно оживленно. Направляясь к Марсову полю, где на другой день должна была происходить церемония, но он видел целые роты солдат; у всех ружейных штыков были приколоты трехцветные букеты. Гулом стояли в воздухе звуки «Марсельезы»; какой-то пьянчуга, среди улицы, с красной опухшей физиономией, кричал: «Долой иностранцев!»
Жорж, скорее печальный, чем сердитый, шел торопливыми шагами.
Он старался попасть в уединенные улицы, чтобы снова отдаться своим мыслям, чтобы снова вызвать образ Регины, и он чувствовал себя счастливым, что снова был в ее власти, под обаянием ее личности.
Разве он не был щедро вознагражден самым желанным образом за то отречение, которого она требовала? Разве она не была повелительницей его души, его совести, его жизни? Он чувствовал потребность снова стать перед ней на колени, отрешиться от всяких попыток сопротивления.
Затем он с ужасом повторял себе, что она уедет. Не окончательный ли это разрыв? Быть может, она не хотела сказать прямо, что не любит его. Он боялся сойти с ума от горя и беспокойства.
Не была ли уже признаком того, что он не в уме, его безумная попытка сопротивления?
Час прошел, он направился к отелю. Салон маркизы был уже почти полон.
При свете свечей блестели мундиры и костюмы придворных. Великосветское собрание. Все радостно встретили молодого человека, все жали ему руки.
Тут вместе с графом Тремовилем были офицеры, о которых он упоминал и которые принадлежали к главному штабу генерала Бурмона: маркиз де Трезек, барон Водеваль, граф Гишемон; старые эмигранты, с которыми Лорис был еще раньше знаком, когда рыскал по свету со своим дядей, бароном