Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935. Софья Самуилова
вещи, и ее там не видели. Но девушка накануне слишком устала и переволновалась и была уверена, что идти в этот день бесполезно, потому что суббота не день передач. Соня пошла одна рано утром, и ей удалось не только узнать, что их близкие остались на месте, но и передать все свои сумки. У всех, кто догадался прийти, приняли.
Еще заранее долго обдумывали, как передать кулич Сергею Евсеевичу, чтобы он понял, что кулич освящен. Для духовенства такой нужды не было, они сами освятят, а ему нужно было передать именно освященный. Прежде всего, никак нельзя было передать кулич испеченный по всей форме, пришлось ограничиться большим хлебом из сдобного «куличного» теста. Когда о. Константин дома, раньше обычного времени, освящал его, в середину хлеба вставили свечу и постарались, чтобы отверстие от нее было как можно заметнее, да еще накапали крутом воском. За этими заботами не учли «бдительности» охранников: странное отверстие смутило их, они передали кулич разрезанным на части.
История с этапом все-таки отразилась на праздничном питании насельников 12-й камеры. Не все передачи попали к ним вовремя, и поэтому на разговенье им досталось всего по половине яичка. Интересно отразилась эта деталь в письмах обоих протоиереев, преломившись через особенности характера каждого из них. Оба они описывали, как накануне помылись и прибрали помещение, ночью пропели утреню и пасхальные часы, «вспоминая семью и встречу праздника дома», – писал о. Александр. «Сколько там всего приготовилось к этому дню, а здесь нам досталось всего по половине яичка».
«После причащения, пропев «Христос Воскресе», разрезали всем по половине яичка, – писал о. Сергий, – по куску кулича, пасхи, освятили и разговелись. На душе было радостно, вспоминали своих семейных, которые в это время тоже должны были разговляться».
Трудно было думать, чтобы чувства обоих батюшек были так прямо противоположны. Несомненно, оба они, как и все присутствовавшие, испытывали в это время и горе, и радость, но у одного преобладало одно чувство, а у другого – другое, что они и оттенили в своих письмах.
Праздничные запасы духовенства, да и других, скоро пополнились. На пасхальной неделе передачи принимали каждый день, и в следующие дни недостатка в праздничной пище уже не было.
Глава 4. Тяжелые дни двенадцатой камеры
В пятницу на пасхальной неделе, поздно вечером, из камеры вызвали о. Азарию и молодого Синицына – о. Виктора. Через несколько минут после этого внизу громко затрещал мотор автомашины – она никуда не шла, просто поднимала самый сильный шум, какой только из нее можно было извлечь. Среди заключенных существовала уверенность, что это делается для того, чтобы заглушить выстрелы в подвале. Так или не так, может быть, вызванных вывезли в этой машине за город, – факт тот, что оба они, самые молодые и, пожалуй, самые тихие, исчезли бесследно.
Трудно даже представить, что переживал оставшийся в камере старший Синицын. Да и о. Сергий, конечно, не однажды примерял на себя этот случай –