Меч Тенгри (сборник). Ркаил Зайдулла
сказал следователь, быстро пряча подписанную бумагу в стол. Потом он обернулся к Аблаеву и сказал:
– Умный джигит наш Шаман, верно? Зачем друг другу нервы портить? Чем валяться в вонючей камере, лучше поехать на зону, где свежий воздух, хорошая работа. И для кайфа там возможностей больше. И потом… Как ещё говорят? Раньше сядешь – раньше выйдешь. Так ведь, гражданин зэк?
– Пошли, – сухо сказал Аблаев.
С лязгом открылась дверь камеры. Шаман хотел о чём-то спросить, но не успел: ударом кулака Аблаев снова отправил его в глубокий нокаут.
– А девка твоя – Сылу – классная, – сказал Аблаев, стоя на пороге. Увидев недоумённые глаза Шамана, он с удовольствием ухмыльнулся, гордый тем, что причинил боль другому, и добавил:
– Классно, говорю, ласкает. Всю ночь спать не даёт.
Дверь закрылась. Загремели засовы.
Через окошко чердака Шаман посмотрел на улицу. К отделению милиции подъехала ещё одна машина. «Собаки, – подумал Шаман. – Всех бы их порешить, ненавижу!» В это время из одного милицейского окна появилась как будто знакомая физиономия. «А-а… Это тот «сердобольный» сержант Мидхат, что ослаблял ему ремни и давал воду. Что же, и среди них встречаются люди». Шамиль удручённо курил, поглядывая на часы. Время казни Аблаева неотвратимо приближалось.
– Я всё равно убью тебя, Аблаев, – прошептал Шаман, когда его погружали в машину для отправки в изолятор. – Я не смогу жить, пока тебя не придушу.
– А ты и так не сможешь жить по-человечески, – поиграл желваками Аблаев. – Сопляк! Разве ты способен убить человека? Айда, айда! – он запихнул Шамана в машину. – В изоляторе штаны сушить будешь.
Горький ком в горле Шамана словно таял, распадался на несколько ручейков, подкатывал к глазам, заволакивая их жгучей влагой. Он ткнулся лицом в воротник шубы.
– Мне бы только выйти. Всё равно убью.
Старые часы с «хромыми» стрелками жалобно начали отсчитывать свои минуты.
4
Старинный, покосившийся дом напротив отделения милиции почему-то напоминал Аблаеву приседшего на корточки старика. Дом должны были снести, жильцы уже переехали в новые квартиры. Старый дом запустел.
Аблаев снова посмотрел через окно на ветхий дом и подумал: «А ведь там, по-моему, кто-то есть. В запустевшие дома обычно забираются разные подростки, шпана, бомжи. Надо будет проверить эту лачугу – как бы кто-нибудь пожар не устроил».
– Чего задумался, как поп, у которого крест в воду упал? – поддел его сержант Мидхат. – Я уже давно чай заварил, неси стакан, почаёвничаем.
Аблаев вытер пожелтевший стакан грязной тряпкой.
– Настроения нет, дома – одни скандалы, жена проходу не даёт.
– Я вот не женат, – осклабился Мидхат. – Каждый день, стало быть, праздник у меня. Надоело, по правде говоря.
Он вздохнул:
– Скоро тридцать стукнет, а у меня ни кола ни двора. В деревне дети моих сверстников уже в школу ходят. У тебя хотя бы жена, двое детей есть.
– Хе! Попробуй поживи с ними в тесной общаговской комнате, по-другому запоёшь.