Милый друг. Ги де Мопассан
помолчал, потом прибавил в сторону:
– Нашим читателям чрезвычайно интересно будет знать, что думают в Китае и Индии по поводу вопросов, так сильно волнующих сейчас общественное мнение.
Затем он добавил, обращаясь к Дюруа:
– Следи за тем, как это делает Сен-Потен – он великолепный репортер, – и старайся научиться выпытывать у человека все в течение пяти минут.
После этого он опять с важным видом взялся за перо с явно выраженным намерением установить известные границы и указать надлежащее место своему старому товарищу и новому сослуживцу.
Как только они вышли за дверь, Сен-Потен засмеялся и сказал Дюруа:
– Вот фокусник! Даже перед нами он ломается. Он, кажется, нас принял за своих читателей.
Они вышли на бульвар, и репортер спросил:
– Выпьем чего-нибудь?
– С удовольствием. Очень жарко.
Они вошли в кафе и попросили прохладительного. Сен-Потен начал болтать. Он говорил о газете и обо всех ее сотрудниках с поразительным обилием подробностей:
– Патрон? Настоящий еврей! Вы знаете, еврея не переделаешь. Что за раса!
И он стал приводить целый ряд примеров его скупости, столь свойственной сынам Израиля, рассказывать о его грошовой экономии и мелком торгашестве, об унизительных сделках, о всех его приемах, изобличающих жадного ростовщика.
– И при всем том добрый малый, который ни во что не верит и вертит всеми. Его газета, официозная, католическая, либеральная, республиканская, орлеанистская, пирог с начинкой или мелочная лавочка, служит ему только для поддержки его биржевых операций и всевозможных предприятий. В этом отношении он молодец, зарабатывает миллионы, основывая общества, не имеющие ни гроша капитала…
Он продолжал, называя Дюруа «дорогим другом»:
– А иногда у этого скряги бывают бальзаковские словечки. Представьте себе такой случай. На днях я сидел у него в кабинете, там был старый хрен Норбер и этот Дон Кихот, Риваль; вдруг входит Монтелен, наш управляющий, со своим известным всему Парижу сафьяновым портфелем под мышкой. Вальтер поднимает голову и спрашивает: «Что нового?» Монтелен наивно отвечает: «Я только что уплатил пятнадцать тысяч франков, наш долг за бумагу». Патрон подскочил, буквально подскочил на месте: «Что вы сказали?» – «Что я заплатил господину Прива». – «Да вы с ума сошли!» – «Почему?» – «Почему… почему… почему…» Он снял очки, протер их. Потом улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда пробегает по его толстым щекам, когда он собирается сказать что-нибудь хитрое или крепкое, и насмешливым, убежденным тоном произнес: «Почему? Потому, что на этом деле мы могли получить скидку в четыре или пять тысяч франков!» Монтелен, удивленный, возразил: «Господин издатель, но ведь все счета были правильны – проверены мною и приняты вами». Тогда патрон, уже серьезно, заметил: «Нельзя быть таким наивным, как вы. Знайте, Монтелен, надо всегда задерживать выплату и потом заключать полюбовные сделки».
И, покачав головой с видом знатока, Сен-Потен прибавил:
– Ну? Не по-бальзаковски ли это?
Дюруа никогда не читал Бальзака, но убежденно