Милый друг. Ги де Мопассан
в редакции пять франков за извозчика. Вот, дорогой мой, как делают дела люди практичные.
Дюруа спросил:
– При таких условиях быть репортером, должно быть, выгодно?
Журналист таинственно ответил:
– Да, но выгоднее всего хроника, это всегда замаскированная реклама.
Они встали и пошли по бульвару по направлению к церкви Мадлен. Сен-Потен неожиданно сказал своему спутнику:
– Знаете что, если у вас есть какие-нибудь дела, вы мне не нужны.
Дюруа пожал ему руку и ушел.
Мысль о том, что ему надо вечером писать статью, мучила его, и он начал ее обдумывать. Он шел, пытаясь собрать свои мысли, наблюдения, чужие мнения, разные случаи, и дошел таким образом до конца авеню Елисейских Полей, где изредка попадались гуляющие. Париж был пуст в эти жаркие дни.
Пообедав в маленьком ресторанчике на площади Этуаль, около Триумфальной арки, он медленным шагом вернулся домой по внешним бульварам и сел за стол, чтобы работать.
Но как только он увидел перед собою большой белый лист бумаги, весь собранный им материал вылетел у него из головы: казалось, самый мозг его испарился. Он старался поймать обрывки воспоминаний, закрепить их, но они ускользали, едва он успевал ухватиться за них, или же являлись в хаотическом состоянии, и он не знал, как выразить их, какую придать им форму, с чего начать.
Просидев целый час и испортив пять страниц вступительными фразами, не имеющими между собой никакой связи, он подумал: «Я еще недостаточно набил руку в этом деле. Надо взять еще один урок». И, представив себе возможность провести еще одно утро за работой с госпожой Форестье, представив себе долгое, интимное, сердечное и такое сладостное свидание наедине с ней, он весь затрепетал. Почти боясь теперь взяться за работу и вдруг оказаться способным выполнить ее самостоятельно, он поспешно лег спать.
На другое утро он встал поздно, отдаляя заранее предвкушаемое удовольствие предстоящего визита. Было больше десяти часов, когда он позвонил у дверей своего друга.
Слуга сказал:
– Господин Форестье работает.
Дюруа в голову не приходила мысль о том, что муж может оказаться дома. Однако он настойчиво сказал:
– Скажите, что это я, по спешному делу.
Через пять минут его ввели в кабинет, где он провел накануне такое чудесное утро.
Место, где он вчера сидел, было занято теперь Форестье; в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке он сидел и писал, а жена его, в том же пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и диктовала, с папиросой в зубах.
Дюруа, остановившись у порога, пробормотал:
– Простите, я вам помешал.
Приятель его, сердито подняв голову, проворчал:
– Что тебе еще надо! Говори скорей? Нам некогда.
Тот, сконфуженный, пролепетал:
– Нет, ничего, извини.
Форестье рассердился:
– К делу, черт возьми! Не теряй даром времени. Не для того же ты ворвался сюда, чтобы поздороваться с нами.
Тогда Дюруа, сильно смущенный, решился:
– Нет… вот… дело в том, что…