Птичий грипп. Сергей Шаргунов
щите.
Лифт распахнулся.
– Опаньки! – проговорил один из дружинников.
– Вам куды, барышня? – спросил другой.
– Мне – домой! – нагло заявила Ляля, морщась сквозь последний, непроглатываемый кусок мороженого.
– Это теперь народная собственность. Не слыхала, что ль? – зловеще хмыкнул вожак, поворачиваясь к девочке. Его примеру последовала и вся дружина. – Давай сюда ключики! Живо!
Они были в гостях больше часа.
Сначала гости вели себя как воспитатели и просветители.
– Посиди, дочка. – Вожак сдвинул стулья и поместил девочку лицом к себе. – Ты хоть понимаешь, что твой папа буржуй? Когда папка будет?
Наглость Ляли как ветром сдуло. Перед ней близко-близко было морщинистое усталое лицо с нервным тиком, страшно застилавшим васильковый глаз.
– Испачкалась! – хулигански сказал рабочий помоложе и пятерней провел Ляле по губам.
Она не сопротивлялась.
– Что это у тебя? – улыбнулся редкими зубами вожак. – Кровь христианских младенцев?
– Мороженое, – выдавила Ляля.
– Мороженая кровь христианских младенцев! – крикнул из туалета другой рабочий, шумно опорожняя мочевой пузырь.
– Ты это… девочка-то послушная? – с нарастающей мягкостью в голосе спросил вожак.
– Угу, – энергично кивнула Ляля и захлопала глазами.
– Не. Слезки нам ни к чему! Совсем ни к чему! Ты ведь взрослая девочка! Или в куклы еще играешь? Ну и где папка твой? Ты не ответила! Честно отвечай, иначе придется тебя наказать…
– Я… Я не знаю. Он в правительстве.
– Не ври. Папа врун. Сколько народу обманул! И ты, значит, врушка! Где мой ремень? А ну ложись на койку! Подержи ее, Ром!
– А-а!
– Что кричишь? У, какая попа. Белая. Небось папка ни разу не порол. А как русских детишек он бьет, не слыхала? Как он моего Вальку будущего лишил…
– А-а-а!
– Страшно?
– Страшно!
– Проси прощения у детей! Скажи: прости меня, народ! Народ, прости меня! Давай, говори!
– Народ! Прости… Прости меня!
– На колени становись. К стеночке. Давай, лбом в стеночку. Прощения на коленях просят. Или тебя не учили этому? Эх ты, нехристь!
– Андреич, может хрен с ней? – спросил кто-то.
– С ней-то?
– Дочь за отца не в ответе… Попужали и будет.
– Так оставим? – задумчиво спросил вожак.
– Оставим. А то безнравственно получается.
– Ильич помнишь, что писал? «Нравственно все, что служит интересам пролетария». Есть у нас к ней интерес, братцы? Мала еще для интереса? То-то. Слышь, неродная, – вожак наклонился над девочкой, замершей на тахте головой в угол, и грубо натянул ее юбчонку. – Стой и молись: «Народ, прости меня! Народ, прости меня!». Ясно? И чтобы в голос. Пока папка не вернется. Или мамка. А мы далеко не уйдем, так и знай. Коли замолчишь, мы снова прискачем, но уже на волке