Отель. Вячеслав Прах
смуглая испанка в красивом бархатном платье. С виду я бы дал ей лет тридцать, но, несомненно, она была старше.
– Триста франков, – назначил цену я. С каждым днем я оценивал себя дороже. Тот, кто учится живописи, но зарабатывает на обыкновенных портретах, рисует как минимум живописнее любого другого мастера.
– Слишком дорого, – отвергла меня она.
– А вы найдите себе того, кто нарисует вас дешевле. Я беру подлинную стоимость вашей красоты.
Она сначала посмотрела на меня свысока, а затем немного смягчилась.
– Я оцениваю себя намного дороже.
– Я даже не сомневался в этом, мадемуазель, – сказал я с оттенком подхалимства в голосе. – Моя работа – это всего лишь скромное, но правдивое отражение вашей истинной красоты.
– Я бы вам посоветовала, молодой человек, сейчас стать моим зеркалом, а иначе вы можете нечаянно утонуть в Сене, купаясь однажды утром недалеко от набережной.
– Но, мадемуазель, вы не правы. Я не купаюсь в Сене.
Она как-то странно улыбнулась мне.
– Моему мужу может показаться, что вы слишком хорошо плаваете и даже, возможно, не тонете, раз уж так бездарно рисуете.
– Могу заверить вас, мадам, что я тону. Будьте уверены, что вы стоите сейчас перед своим зеркалом. Присаживайтесь поудобнее на стул, а я пока протру себя.
Солнце пекло мне спину, мне хотелось пить, есть и даже спать, но больше всего на свете мне сейчас хотелось не расстроить эту загорелую, богатую даму, омытую водами Балеарского моря.
И я ее не расстроил. С ее позволения, я ее познал…
– Андреа, – однажды ранним утром громко постучались в дверь моей съемной квартиры. – Андреа, открой, я знаю, ты дома!
Это был женский напористый голосок, подобный удавке, наброшенной на шею того, кто так сладко сроднился с кроватью. Стук становился все громче, а затем мне послышался младенческий плач.
Я второпях накинул на себя черную вчерашнюю рубашку и надел брюки. Открыл дверь.
– Чем могу вам помочь? – спросил я сонным голосом, всматриваясь в лицо знакомой мне девушки. Я не мог понять, где я ее мог ранее видеть. На руках она качала маленького ребенка.
– Ты меня не признал? – с какой-то надеждой в голосе спросила помятая дама, которая, как мне показалось, не спала очень давно.
С виду она больше походила на цыганку, просящую милостыню для своего младенца.
– Нет.
Я пребывал в недоумении, в оборванном сне и в потной, нестираной рубашке.
– Жаклин. Это имя тебе говорит о чем-нибудь?
И только тогда я вспомнил. Ох, сколько уже было Жаклин после…
– Говорит. Так звали мою первую женщину.
– Ты не говорил, что я была первая…
– Я бы сказал, если бы ты осталась.
«Зачем она принесла этого ребенка сюда?
Он ведь разбудит весь дом!»
– Это твой ребенок или ты его у кого-то украла? – осторожно осведомился я, словно бы в шутку.
– Да, я украла его.
– У кого?
– У