Дыхание. Ефим Бершадский
заметить.
– Опять надо мной смеётесь! Обижусь на Вас и больше никуда не пойду. Искусили меня и радуетесь… – он смеялся, она тоже. Пошли дальше. – Вы заметили, что мы одинаковые слова употребляем? Слово пойдёмте – моё.
– Я у Вас украл. Теперь моё.
– Это ещё не всё. Слово под сенью – тоже моё.
– Неправда, я его и до Вас употреблял. А вот слово крошки от серёжек Вы у меня утащили, и наверняка раньше не знали.
– Признаю. Это ещё ни о чём не говорит. Я на чужие слова спокойно никогда смотреть не могла. Слово напрасно мне хорошо известно, как и слово простыня. Вы же не претендуете, что они Вам одному известны?
– Не претендую.
– Дальше пойдёмте. Слово нелепо мне тоже известно, как и слово коромысло.
– Вы употребляли их в ином смысле.
– Ни один человек не догадается использовать понятие коромысло мыслей. Это лингвистическая анархия. Вы издеваетесь над языком, а придумали его, чтобы пощекотать меня. Только ненормальный может утверждать, что слово коромысло имеет корень мысль. Это противоречит всему, чему меня когда-либо учили.
– Вы ещё не слышали, как я с собой разговариваю.
– Уже слышала, с меня хватило. Я сегодня не засну после Ваших рассказов. Вы меня запутали полностью. Я не понимаю половины из того, что Вы говорите, – она чихнула.
– Будьте здоровы.
– Спасибо, – она чихнула ещё раз.
– Будьте здоровы.
– Спасибо.
– Вы когда чихаете, у Вас очень счастливый вид.
– Получше комплимента не смогли подобрать?
Вернулась домой и успокоиться не могла, всё вспоминала этот день, все дорожки на участке исходила. Наконец, пошла в дом, на веранде сидела в кресле-качалке, качалась легонько, словно в песне себя чувствовала, казалось, эти дни никогда не пройдут, и целая жизнь таких дней будет. А если летом такое счастье – что же будет весной? Как синичка маленькая буду, светом засвечусь. Хочу по губам научиться читать, сегодня родилось. Он слегка губами шевелит, и мне кажется, это слова. Шутит, конечно. Думала, сегодня расцелую, когда мы прощались. Как же он красиво сказал, Господи! “А Вы знаете, что Утренняя Звезда и Вечерняя Звезда – это одна и та же звезда?” Какие слова прелестные… А какая я смешливая – и уже понял это, стоит мне увидеть, как он улыбается, и сразу смеяться хочется. Думала, не выберусь из этого смеха, еле собралась, чтоб серьёзней быть. Какие же у него искорки в глазах бывают – я не могу… А ещё думала, что очень серьёзный человек, в первый день так и казалось, и в голову не приходило, что такой весельчак. До упаду хохотала… И так просто говорит, так свободно, словно оттолкнулся от земли и летит, как прыгун в длину умелый, и в воздухе шаги делает, и меня с собой зовёт. Хвалю его без конца, сдержаться не могу. Совсем голову потеряла и радуюсь. Но я его чувствую, ему интересно как я говорю, он про часы внимательно слушал, неспроста меня навёл. Мысли мои выведываешь, как на мир смотрю хочешь знать. Красиво смотрю, и ещё открою. Словно сто лет друг друга знаем, а ничего ещё и не знаем, о себе почти не говорили. И не хочется, лишь бы смеяться да о часах и стихах говорить, да о словечках разных.