Алгебраист. Иэн Бэнкс
И вообще мне кажется, вы слишком много времени проводите здесь. Вам не помешает немного выходить. – Архимандрит Люсеферус улыбнулся, хотя видеть его улыбку было по-прежнему некому. – После стольких трудов мне было бы жаль упустить момент вашей смерти. Вы полетите со мной, согласны? В систему Юлюбиса, на Наскерон.
Однажды во Втором архаичном подсезоне дядюшка Фассина Таака вызвал своего лишь порой беспокойного племянника в Камеру временного забвения:
– Племянник.
– Дядя. Вы хотели меня видеть?
– Гм.
Фассин Таак вежливо ждал. Было известно, что дядюшка Словиус теперь нередко погружается в молчание, задумываясь даже после такого простого и вроде бы необязательного обмена репликами, словно услышал нечто глубокомысленное и в самом деле неожиданное, дающее пищу для размышлений. Фассин так до конца и не решил, о чем это говорит: то ли его дядюшка относится к своим обязанностям старшего с особенной и торжественной серьезностью, то ли старик просто впадает в слабоумие. Как бы то ни было, но дядюшка Словиус оставался главой наблюдателей клана Бантрабал уже либо почти три века, либо свыше четырнадцати, в зависимости от избранного времясчисления, и, по всеобщему убеждению, заслужил на это право.
Как и полагается хорошему племяннику, преданному семьянину и верному члену научного сообщества, Фассин уважал своего дядюшку не только из долга, но и в душе, хотя и понимал: такое его отношение, вероятно, сложилось под влиянием того факта, что согласно традициям семьи и правилам касты власть и уважение со временем перейдут от дядюшки к нему. Пауза затягивалась. Фассин чуть поклонился:
– Вы мне позволите сесть, дядя?
– Что? Ах да. – Дядя Словиус поднял похожую на плавник руку и неопределенно махнул ею. – Прошу.
– Спасибо.
Фассин Таак, подтянув прогулочные брюки и засучив широкие рукава рубашки, смирно уселся рядом с большим круглым бассейном, где в слегка парящей и светящейся голубоватой жидкости плавал его дядюшка. Несколько лет назад дядюшка Словиус принял обличье моржа. Бежево-розового, относительно стройного, с клыками едва ли длиннее среднего человеческого пальца, – но тем не менее моржа. Прежних кистей у дядюшки Словиуса не было – они превратились в плавники на конце двух тонких и слабых, довольно необычного вида предплечий. Пальцы его превратились в культяпки – этакое зубчатое завершение плавников. Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут подошел один из слуг, облаченный в черное, и, встав на колено рядом с кромкой бассейна, прошептал что-то на ухо Словиусу. Одной рукой с перстнями на всех пальцах слуга придерживал свою косичку, чтобы не замочить ее. Темные одежды, перстни и длинные волосы свидетельствовали о том, что он занимает одно из высших мест в домашней иерархии. Фассин понимал, что надо бы вспомнить имя слуги, но мысли его были заняты другим.
Он оглядел комнату. Камера временного забвения использовалась редко; к ее услугам прибегали, если так