Гребаная история. Бернар Миньер
не менее меня ужасно напугали эти многочисленные отметины на ее теле. Там, где никто, кроме меня, не мог их видеть.
В первый раз она воспользовалась циркулем. И вырезала слово:
ИЗМОТАННАЯ
У себя на руке…
Зимой. Можно было не опасаться, что кто-нибудь увидит. За исключением меня. Пораженный, я смотрел на эту надпись.
– Что это?
Наоми выглядела очень грустной.
– Прости меня, – сказала она.
Простить ее за что? Я обнял ее. А две недели спустя было уже пять красных глубоких следов, вырезанных на другой руке.
– Зачем ты это делаешь, Нао?
– Это меня утешает.
– Тебя это… утешает?
– Да.
– Но как?..
– Вот так.
– Но это же больно?
– Только вначале, потом привыкаешь…
С каждым днем, с каждой неделей следов становилось все больше, и они были все глубже. Вскоре Наоми перешла с циркуля на лезвие бритвы. Процесс пошел быстрее и вскоре стал ежедневным.
Ее тело напоминало иероглиф. Папирус, покрытый каббалистическими знаками, жуткими каракулями.
В последнее время мне было страшно ее раздевать. Впрочем, Наоми и сама опасалась моей реакции. Она находила предлоги: то у нее месячные, то живот болит, то голова…
Настало лето, но она продолжала носить джинсы, водолазки и свитера с длинными рукавами, хотя установилась жара и все жители острова запихнули зимние вещи подальше в шкаф. Наоми перестала заниматься спортом, чтобы не переодеваться в шорты. И вот однажды, когда мы были на пляже и она, несмотря на пекло, отказалась раздеться, Кайла задала ей вопрос. Прямо в лоб. И схватив за руку.
Я вышел из «Вольво».
Сидя за рулем, Лив обернулась ко мне:
– Возвращайся домой.
И тронулась с места.
Шум дождя, словно истинный голос этого острова, не стихал. Забираясь в машину, я в последний раз посмотрел туда, где начиналась тропинка. Народу стало меньше, но сирены полицейских машин продолжали завывать в темноте.
Я сел за руль, потерявшись в лабиринте мыслей, которые никуда не вели. Все они были окрашены болью. Мне хотелось во что бы то ни стало остановить это. Но оно не останавливалось… И здесь, в машине, меня настиг первый приступ слез. Будут еще и другие, но по силе с этими вряд ли смогут сравниться. Мгновением раньше ничто этого не предвещало. Рыдания били меня изнутри, словно накатывающие волны. Это длилось минуту или две. Я почувствовал себя совершенно разбитым, изможденным. Хрипло дыша, я дотронулся до лба, разбитого о руль.
Наоми.
Ее имя само скользнуло с губ. Оно вылетело из меня, как дыхание. Как если бы в меня вселился чревовещатель и сказал это без моего участия.
Повернув голову, я едва не подпрыгнул от страха. К ветровому стеклу буквально приклеилось лицо, и глаза следили за мной из-под козырька, с которого стекала вода. Доминик Сильвестри, заместитель шерифа. Я нажал на кнопку, и стекло опустилось.
– Генри, ты в порядке?
Я кивком