Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов. Георгий Эфрон
На дворе холод страшнейший. Я чешусь ― проклятые вши. Весь день стоим в чистом поле. Вечер неизменно приносит с собой тоску и пессимизм, который острее оттого, что вот уже дня 2–3 мы не получаем хлеба, воды почти нет, и… ах, да ладно, о чем тут говорить! Я жутко боюсь, что в Азии Кочетковы меня просто бросят к чорту на произвол судьбы. Почти совсем стемнело. Кончаю писать, темно, а в вагоне нет никакого освещения.
12/XI-41
13й день пути. В переполненном вагоне, несмотря на печь, которая топится в конце коридора, очень холодно. Мы снова стоим среди поля. Сегодня особенно холодно, минус 20–25. Даже писать трудно, пальцы застыли. Какая все же противная погода. Кочетковы собираются стряпать в топке. Александр Сергеевич лежит на средней койке, его сломил приступ болей в печени. Что очень и даже очень неприятно ― это то, что в окне, около которого я полулежу почти весь день и ночь, или, вернее, во второй раме этого окна не хватает стекла, так что от первой рамы, замерзшей изнутри и покрытой льдом, мне все время в лицо дует так, что я опасаюсь будущих ревматизмов. Думается мне, что мы будем ехать еще две недели и приедем в Ташкент числа 26–27. Все еще сидим без хлеба. Не везет на остановках. Да, можно сказать, как во французской поговорке, «путь длинен, как день без хлеба», даже как уже несколько дней без хлеба. А вши так и жрут меня. Никакой возможности вымыться. Может, переменить белье? Но куда девать грязное белье? Если я положу грязное в чемодан, вши разведутся повсюду. Хорошенькое положение, нечего сказать. А выбросить грязное белье в окно ― это уж такая расточительность… Кончил читать «Богатые кварталы». Действительно великая книга!
13.30. Переменил белье, положил грязное в маленькую сумку. Больше до Ташкента менять не буду. Ясно, что эта дорога кошмарная, холод, голод, вши, отсутствие воды и т. д. Но это стоило ― хотя бы ради того, чтобы повидать Митю. Ведь только потому, что Митя в Азии, я и поехал. Как будет хорошо его повидать! Какое первое восклицание придет ему в голову? О! Да я не строю себе иллюзий. Очень возможно, что Митя совсем недостоин моей к нему привязанности… Но надо же кем-то интересоваться, иметь какую-нибудь цель, не правда ли? Интересно бы знать, будут ли у меня еще вши или эти уже исчезли вместе с грязным бельем. Все это путешествие совершенно омерзительно… Главное ― думать о Мите и о радости встречи с ним и отметать в сторону все отрицательные соображения. Да и климат играет огромную роль, это уж точно! Я надеюсь, что от лазури я воспряну. Быть может, все, в конце концов, хорошо устроится? Ах, старик Митя. Я бы все же очень хотел знать, что точно я буду просить у Насоновых. Конечно, надо бы перед тем, как говорить с бабушкой и дядюшкой, сначала с глазу на глаз поговорить с Митей. Возможно, что Кочетков мне и поможет устроиться у кого-нибудь в Ашхабаде. И тогда то, что я бы просил у Насоновых, было бы облегчено: без жилья оставалось бы только питанье и стирка. Что же я буду делать в Ашхабаде? Учиться или работать (кем?), или и то, и другое? Главное ― не остаться одному в конечном итоге. Но у меня впечатление, что Кочетков меня