Там, где цветет полынь. Олли Вингет
бумажный сверток. Ульяна как во сне наблюдала за его медлительными движениями: вот грязные пальцы снимают с пачки хрустящих банкнот резиночку, вот Гус слюнявит указательный, поглядывая на Ульяну, и отсчитывает красновато-рыжие пленительные купюры.
– Раз, два, три, четыре… Хватит на первое время?
Во рту пересохло. Уля смотрела на протянутые ей двадцать тысяч, и голову пьяно вело. Только протяни руку – и неподъемный груз насущных проблем отодвинется, даст ей вдохнуть. Но разве бывает так в жизни? Засаленная чебуречная, сумасшедший бездомный старик, говорящий то, что ей хотелось услышать, видящий ее насквозь. Так еще и четыре новеньких бумажки с изображением Хабаровска… Ульяна глубоко вздохнула и помотала головой.
– Я не возьму.
– Молодец! Кто берет деньги у незнакомца с улицы? Хорошая девочка. Ну, иди тогда… – И, потеряв к ней всякий интерес, Гус принялся комкать купюры и засовывать их в карман.
Как загипнотизированная, Уля смотрела на его равнодушное копошение.
– Что я… что я должна сделать, чтобы вы мне дали их?
– И снова в точку, голубушка! Пока ничего – просто возьми деньги, купи поесть, тряпок каких-нибудь. – Он оценивающе посмотрел на потертую куртку Ули. – И топай домой. А там тебе расскажут, чем старик Гус может тебе помочь. Не согласишься? Ну так и ничего. Живи как хочешь. Твое право. И денежку назад не попрошу, считай ее подарком.
– Кто расскажет? – Язык с трудом ворочался, беспросветная муть, как в лесном болоте, заполняла голову, не давая сосредоточиться.
– Поживешь – узнаешь, детка. – Старик вдруг засобирался, подхватил мятую шапку, натянул ее на седые космы, подмигнул замершей у прилавка женщине и аккуратно положил перед Улей купюры. – Мне пора, засиделся я с тобой. Хорошего вечера.
Когда за его спиной захлопнулась дверь, Уля одним рывком дрожащей руки схватила деньги, оттолкнулась от столика и дернулась к выходу.
– Не начинай игру, – нагнал ее у порога чуть слышный голос.
И тут Уле стало по-настоящему страшно. Она почувствовала, как, не отрываясь, смотрят на нее рыбьи глаза продавщицы, медленно обернулась и с трудом сдержала крик. За прилавком больше не было замученной женщины средних лет – теперь она была похожа на старый манекен без черт, движений и дыхания. По старому пластику щедро раскинулись сколы, разломы и трещины. Суставчатые руки, выглядывавшие из засаленного халата, безжизненно лежали на поверхности стола – Уля не была уверена, что они прикреплены к туловищу. И только глаза существа, подернутые мутной пленкой, напряженно смотрели на Улю.
– Он никогда не проигрывает. – Скрипучий шепот раздавался из глубины застывшего тела, тонкие, плохо прорисованные губы не шевелились на равнодушном пластмассовом лице.
Уля попятилась, открыла спиной дверь и вывалилась наружу. Вокзальная площадь шумела, пахла подгорелым мясом из ларьков, неслась вперед, переговариваясь и галдя. Двери чебуречной со стуком закрылись, но Ульяна этого уже не видела. Она бежала к станции,