Ты, я и Гийом. Диана Машкова
женой. Но (видимо, так бывает), получив желаемое, которое оказалось на поверку совсем не тем, что ожидалось, я уже примерно через год потеряла к мужу всякий интерес. А у Славы этого интереса не наблюдалось с самого начала. Нам бы тогда же, сразу, развестись, но тут супруг мой встал на дыбы: думаю, не хотелось ему возвращаться из моей квартиры обратно к родителям. Так привольней.
Я скандалила. Он истерил. Мог даже руку поднять. Бог его знает, как при таком раскладе я умудрилась забеременеть. Но факт остается фактом. Теперь нас сплотил ребенок, но только в пределах «братских» отношений.
Катенька – единственная и любимая причина нашего «братства» – стояла в своей кроватке, держалась за деревянные перекладины и раскачивалась из стороны в сторону, радостно улыбаясь прекрасным беззубым ротиком. Вид она имела весьма и весьма довольный. Я бросилась к ней со всех ног, схватила на руки, зацеловала и стала нахваливать – какая Катенька умница, как она подросла, чему только не научилась. Катя сидела на моих коленях с загадочным и хитрющим выражением лица – явно что-то замышляла: дочурка чуть ли не с первых месяцев понимала, когда ее хвалят, и пользовалась моментом нещадно, позволяя себе в период благосклонности взрослых разные шалости. Зато мама моя – вероятно, чтобы нейтрализовать слишком уж бурную нашу радость, – сновала вокруг мрачной тенью, собирала по квартире свои вещи и ворчала себе под нос что-то типа: «Детей должны воспитывать родители, а у бабушек нет ни сил, ни здоровья». Поскольку мы с Катей были заняты друг другом – дочка успела намочить собственные колготы и мои брюки, – а Слава, воспользовавшись ситуацией, куда-то пропал, мама обиженно хлопнула дверью, крикнув на прощанье: «Хоть бы спасибо сказали, неблагодарные!» – и ушла. Мне стало стыдно. Мама моя умела сделать так, чтобы я чувствовала себя эгоисткой, сволочью и вообще существом, не достойным жизни на земле. Я подумала, что нужно бы маму догнать, извиниться, поблагодарить ее за две недели самопожертвования, но тут же представила, как услышу в ответ: «Не надо мне ваших благодарностей, относились бы по-человечески», и делать все это моментально расхотелось. В чем была наша «нечеловечность», почему безгранично любимая Катенька вызывала столько отрицательных эмоций, стоило оставить их с бабушкой наедине дольше, чем на несколько часов, я объяснить себе не могла. Точнее, не так: могла, но не хотела. «Перемелется, – подумала я, как всегда, скрываясь от неприятных мыслей где-то глубоко внутри себя, – мука будет».
Не прошло и часа с момента возвращения домой, как Москва уже казалась мне сказочным сном, чем-то далеким и невероятным. Словно мне только почудилось, будто я перемещалась в другой мир, в иное пространство, в рай, где можно с утра до позднего вечера пропадать среди строк, грезить литературой и жить Гийомом Аполлинером. За сорок минут Катеньке пришлось раз пять менять колготки (может, мама специально споила ей суточную норму воды?), и, пока я замачивала в тазике результаты диверсии, неугомонный детеныш умудрился подползти