Ты, я и Гийом. Диана Машкова
матерью. А я и не спорила – по сути, так оно, наверное, и было. Но вот если бы он постарался не воспитывать меня, а помочь, глядишь, все бы изменилось.
В июне на кафедре должно было состояться обсуждение первой главы диссертации. Время поджимало. А я разрывалась между ребенком, домашними заботами и попытками писать. Каждый день был рассчитан по минутам – встаем, делаем раз, делаем два, делаем три – и так до позднего вечера. Но параллельно с жизнью реальной я существовала еще в двух измерениях: в постоянном внутреннем диалоге с Артемом и в размышлениях о творчестве Аполлинера. Я могла идти по улице, катя перед собой коляску, и быть за тысячу километров в своих мыслях, могла готовить обед, а думать об эстетической концепции Костровицкого, убираться в квартире, мыть полы, а рассуждать о том, почему имена Артем и Гийом кажутся мне созвучными.
Катенька пользовалась моей отрешенностью безо всяких зазрений совести: творила бог весть что, переворачивала в доме все вверх дном и упорно проверяла на прочность мое терпение. С ним, кажется, у меня начались серьезные проблемы. Я все чаще раздражалась в ответ на шалости дочки, все реже сдерживалась в выражениях и все яснее сознавала, что влипла, застряв в этой однообразной, рутинной жизни, которая была намертво приклеена к дому и ребенку. Я страстно мечтала о жизни другой.
Находясь глубоко в себе, я даже не заметила, как в Казань пришла весна.
В конце апреля снежные сугробы превратились в звонкие ручейки и убежали вниз, к реке. Первым похвастался сухими, по-весеннему блестящими дорожками стоящий на возвышенности Казанский государственный университет. В тот день мама наконец сжалилась надо мной и пришла посидеть с Катериной, чтобы я съездила на кафедру, показалась научному руководителю, которая наверняка уже забыла, как выглядит ее аспирантка, и забрала стипендию.
Я ощутила наступление весны каким-то загадочным образом – в одну секунду: не замечала ее, не замечала, а потом вдруг почувствовала моментально всем телом, словно неожиданно очнулась от зимней спячки. Чувства обострились, обоняние усилилось, глаза стали видеть острее, уши воспринимали все, вплоть до тишайшего шепота и вздохов вокруг. А вздохов, надо сказать, хватало. Студенты, не разошедшиеся после занятий по домам и общежитиям, собирались погреться на «сковородке» – полукруглом, с деревянными скамейками и памятником Ленину в центре, скверике напротив главного здания университета. Шептались о чем-то увлеченно, бросали друг на друга страстные взгляды, объединялись в пары. И томно вздыхали. Солнышко ласково смотрело на них и, играя, отражалось в каждом зрачке, в каждой улыбке. Я с завистью наблюдала за этими беззаботными студенческими посиделками – как же хотелось утраченной свободы! Всего несколько лет назад и я могла себе позволить спокойно развалиться после занятий на скамеечке в обнимку с будущим мужем, вяло выясняя отношения и не забывая при этом подставлять лицо весеннему солнцу в надежде заполучить первый загар. А теперь – все. Мужу